|
Нет, мистер Какстон, вы останетесь дома и примете успокоивающую микстуру, которую я пришлю вам, из соку латука и бузины. А я, – продолжал Скилль, зажигая свою сигарку и делая две отчаянные затяжки, – а я поеду в город я обделаю все дело за вас, и кстати возьму с собой этого молодого джентльмена, которого пищеварительные отправления в состоянии безопасно бороться с ужасными началами диспепсии, – неумолимыми должниками.
Мистер Скилль, говоря это, с намерением наступил мне на ногу. Отец кротко отвечал: – Хоть я вам и очень благодарен, Скилль, за ваше любезное предложение, но не вижу я необходимости принять его. Я не такой дурной философ, как вы, по видимому, воображаете; и удар, который я получил, хоть расстроил мой организм, но не сделал меня неспособным продолжать мои дела. – Гы! – проворчал Скилль, вскакивая и хватая пульс отца; – девяносто-шесть, девяносто-семь биений! А язык, сэр! – Вот вздор, – отвечал отец: – вы и не видали моего языка. – Нет нужды: я знаю, каков он, по состоянию век: кончик красен, а бока шаршавы, как подпилок! – Как хотите, – сказал Скилль торжественно, – мои долг предупредить, (вошла матушка с известием, что готов был мой ужин), и я объявляю вам, миссисс Какстон, и вам, мистер Пизистрат Какстон, как непосредственно здесь заинтересованным, что, если вы, сэр, отправитесь в Лондон по этому делу, я не отвечаю за последствия. – Остин, Остин! – воскликнула матушка, бросаясь на шею к отцу. Я, между тем, менее напуганный серьезным тоном и видом Скилля, представил бесполезность личного присутствия мистер Какстона на первое время. Все, что мог он сделать по приезде в город, было отдать дело в руки хорошего адвоката: это могли и мы сделать за него; достаточным казалось послать за ним, когда, мы удостоверимся в настоящем смысле всей истории. Между тем Скилль не выпускал из рук пульса отца, а мать висела у него на шее. – Девяносто-шесть, девяносто-семь! – ворчал Скилль мрачно. – Не верю, – воскликнул отец почти сердито, – никогда не чувствовал я себя лучше и хладнокровнее. – А язык! посмотрите на его язык, миссисс Какстон: язык, который так светится, что можно читать при его свете! – Остин, Остин! – Душа моя, язык мой тут ни при чем, уверяю тебя, – сказал отец сквозь зубы; – но этот человек столько же знает об моем языке, сколько о таинствах элевзинских. – Покажите же его! – воскликнул Скилль, – и если он не такой, как я говорю, вот вам мое разрешение отправиться в Лондон и бросить все ваше состояние в две большие ямы, которые вы ему вырыли. Покажите! – Мистер Скилль! – сказал отец, краснея, – стыдитесь! – Добрый, милый Остин! у тебя рука прегорячая; у тебя верно лихорадка. – Ничуть не бывало. – Сэр, но только для того, чтоб утешить мистера Скилль, – сказал я умоляющим голосом. |
