|
На набережных кишели индейцы племени текеста, среди которых попадались и метисы, нагружавшие и разгружавшие корабли под надзором десятников и испанских офицеров. Наверняка они же служили и носильщиками, доставлявшими багаж пассажиров по указанным адресам. Мерседес пригляделась к поведению офицеров порта: не похоже, чтобы те кого-то подстерегали. Так что она двинулась к берегу чуть кокетливой поступью девушки, которая знает, что нравится, и легко спрыгнула на причал. Затем она обратилась к одному из десятников, чтобы спросить у него адрес приличной гостиницы. Тот окинул ее взглядом, умилился, сделался вежливым и посоветовал «Посада дель Алькальде», заведение, которое содержит его добрая подруга донья Ана. Он намекнул, что стоит сослаться на него, и даже кликнул индейца, которому поручил проводить барышню и отнести ее багаж. Багаж этот состоял из маленького плетеного чемодана и большой кожаной сумки. Однако именно с этой сумкой путешественница не захотела расстаться. Они пешком пересекли город, если можно так назвать торговую факторию, состоящую всего из одной большой улицы, застроенной с обеих сторон деревянными домами с широкими верандами, где проживало тысячи две колониальных чиновников да примерно столько же прочего люда: купцов, фрахтовщиков, плотников и авантюристов всех мастей, решивших набить себе тут карманы. Донья Ана, увядшая в испарениях тропиков матрона, развешивала белье на задворках гостиницы. Она явилась на зов с угрюмым видом, но смягчилась при имени десятника. Даже изобразила слащавую улыбку, обнажив гнилые зубы. Потом проводила новую постоялицу в ее комнату и велела индейцу поднять туда плетеный чемодан. — Плата вперед, — сказала она. — Пятнадцать мараведи за ночь. Девушка достала из складок своего плаща кошелек и с улыбкой отсчитала требуемую сумму. Матрона была смущена. Нечасто встретишь такую воспитанную барышню. — Senorita, — сказала она. — Майами — порт. Вечерами на улицах опасно. Моряки — пьяницы, а индейцы — дикари. Такая миленькая девушка, как ты, и десяти шагов не сделает, как к ней пристанут. Незачем искать bodegon.[7] Я тебе сама подам ужин, и он будет получше, чем в другом месте. Мерседес де Леаль согласилась, одарив хозяйку улыбкой. Оставшись одна, девушка закрыла дверь на задвижку и рухнула на кровать. Столько ночей она спала только вполглаза! Чем же его опоили? Что сделали с его телом, как смогли превратить в животное? Его член вспахивал лоно графини Миранды, стонавшей от сладострастия. Ее перезревшие груди колыхались на помятом животе. А сзади в него напирал чертов францисканец. Капли пота падали на его плечи. Графиня стонала. Брат Игнасио багровел. Висентино же, изнемогая, чувствовал, как мертвеют его мозг и внутренности. Его телом пользовались как вещью. У него украли тело. Не могло его тело совокупляться с этой похотливой самкой. Сцена регулярно повторялась больше двух лет подряд с небольшими вариациями. Всякий раз, как губернатор отправлялся в инспекционную поездку, что случалось довольно часто, суку и ее прихвостня вновь охватывала страсть. Он задыхался в объятиях брата Игнасио. Великое небо, как духовник мог исповедовать после этого? И исповедовался ли сам? Искривленный агонией оргазма красный рот доньи Консепсьон и симметрично — ее пронзенные срамные уста. Так было, пока дворцовый садовник, индеец, не заметил однажды, как он любуется желтыми колокольчиками дурмана. — Трех листиков довольно, chico. |
