|
— Трех листиков довольно, chico.[8] Одну ночь настоять в вине — и прощай! Навек в безумный сон! И индеец разразился смехом, распахнув беззубый рот. — Adios, mundo crudel![9] Этот смех смущал душу, неотступно преследовал его. Три листика. В тот вечер в них словно дьявол вселился, наверняка из-за перемены места, давшей ощущение призрачной свободы. Они захотели повторить. Каждый уже выпил по бутылке вина. Он предложил перевести дух, промочив горло андалузским. И наполнил бокалы, вылив потом содержимое своего в большую вазу с аронником. — Ангелочек, ты совратишь даже чертей в аду, — признался ему брат Игнасио. — Una vez mas… La parrillada![10] Висентино де ла Феи судорожно вздрогнул и проснулся. В горле пересохло, хотелось помочиться. Комнату уже наполнили нервным звоном первые вечерние комары. Он сел на кровати, прерывисто дыша, потом помочился в жестяной горшок, отпил глоток воды из пористого глиняного кувшина и посмотрел на себя в зеркало. Пот смыл румяна, скрывавшие пушок на верхней губе. Он открыл плетеный чемодан, купленный в Веракрусе вместе с женским платьем; бросил взгляд на мужскую одежду, унесенную из дворца, и наконец достал бритву, чашку и мыло. Побрился с хирургической тщательностью. Потом наскоро освежился и достал просторный длинный халат из вышитого батиста, украденный у старшей дочери доньи Исабель, дуэньи. Осмотрев его, надел на себя, перетянул в талии шелковым пояском, сунул за пазуху кинжал, прихваченный в комнате графини, и спустился вниз перекусить, не забыв свою сумку, которую поставил под стул. Ключ от ларца, осторожно снятый с графини, висел теперь на его собственной шее. На той же самой цепочке. Трактирщица по-матерински позаботилась о нем, усадив за отдельным столом у окна. На фоне неба оттенка индиго цвели магнолии. Едва Висентино притронулся к жаркому с картофельным салатом, как в зал шумно ввалились три человека с размашистыми жестами и, усевшись за стол, заказали вина и обильный ужин. Это были испанцы, судя по одежде — купцы. Они громко переговаривались между собой: — …королевский улов! Губернатор этого не перенес. Помер с горя! В Мехико только об этом и говорят. Висентино напряг слух. — Ему еще повезло: только половину истории узнал. Графиня-то, его жена, наставляла ему рога с пажом и духовником! Все трое затряслись от скабрезного смеха. — Сразу с обоими? — Представьте себе! — И что с ней стало? — Вернулась в Севилью. Похоже, наполовину спятила. — А сокровище куда подевалось? — спросил один из сотрапезников. — Тайна! Исчезло вместе с пажом. Я слышал, что этим делом очень заинтересовался сам инквизитор. Не знаю, то ли из-за пропавших драгоценностей, то ли из-за смерти духовника. Висентино почувствовал, что бледнеет. К счастью, донья Ана экономила на свечах и в трактире было темновато. Кусок картошки застрял у него в горле, и он смог протолкнуть его, только сделав большой глоток вина. — Такие драгоценности, — сказал другой сотрапезник назидательно, — не очень-то спрячешь. Когда мальчишка попытается их продать, тогда его и схватят. Описание драгоценностей, наверное, уже по всей Новой Испании разослано. Это предположение вызвало новые, столь же развязные комментарии. Сердце Висентино было готово выскочить из груди. |
