|
— Это тот еще тип! — воскликнула баронесса. — Приходите как-нибудь поужинать, я вам расскажу его историю. Как и те, другие, он очень красивый мужчина и говорит на всех языках мира… — Матушка, — перебил Боэм с плохо скрываемым раздражением, — уже поздно. — Ладно, ладно, молчу, — согласилась старушка. — Помогите мне встать. Двое мужчин поддержали ее под руки. Баронесса распрощалась с Себастьяном и посеменила к двери. Боэм, который слышал последние слова мамаши, едва дождавшись, пока она удалится, воскликнул: — Дорогой друг, надеюсь, моя маменька не оскорбила вас своими россказнями! Вы же понимаете, в ее возрасте… — Вовсе нет. У нее острый ум и несомненный талант рассказчика. Она изрядно меня развлекла и поведала много интересного, — успокоил Боэма Себастьян. Болтовня вдовствующей баронессы отвлекла Себастьяна от его невеселых мыслей. Ложась спать, он думал об этом не без приятности, но уже на следующее утро — с неудовольствием и даже досадой. Себастьян хотел бы узнать больше о том, что именно о нем говорили, но вряд ли барон Боэм, напуганный бестактностью мамаши, еще когда-нибудь устроит им встречу. Несомненно одно. Его образ, который сложился в Европе, был столь же «лестным», что и образ какого-нибудь Нейхофа, Казановы или Пёльница; над ними потешались в кругах, где не было нужды в людях подобного толка, и, без сомнения, даже в тех, где без зазрения совести прибегали к их услугам. Себастьян вспомнил вечер, проведенный у Фридриха II, и то, с какой настойчивостью тот пытался узнать о миссии в Гааге, а также интерес монарха к опытам Себастьяна по превращению металлов в золото и попыткам создать эликсир молодости. Он припомнил свои ответы и еще раз похвалил себя за благоразумие, но не смог справиться с приступом досады. Выходит, Фридрих считал его слугой, как выразилась баронесса Боэм. Возможно, то же самое можно было сказать про императрицу Елизавету. Про Петра III. Про Екатерину. Про братьев Орловых. И даже про баронессу Вестерхоф. Но с Людовиком XV все совсем по-другому: миссия, которую Сен-Жермену доверил король, была огромной значимости. И Себастьян пожалел, что дурно отзывался о монархе. Эти размышления вылились в сдержанный и запоздалый гнев. Себастьян вновь задумался о том, как непорядочно повел себя Казанова в истории с бриллиантами. Сен-Жермен сожалел, что согласился принять этого пройдоху. Во всяком случае, из всего этого следовало извлечь урок: он должен самым решительным образом размежеваться с этими авантюристами и отныне стараться избегать поступков, которые могли бы быть неверно истолкованы и дать пищу для пересудов. Организация красильной мануфактуры, затеянная совместно с Кобенцлем, оказалась весьма кстати. Отныне личность Сен-Жермена должна ассоциироваться только с хорошим, он должен восприниматься всеми как человек, посвятивший себя промышленности и коммерции. Поскольку Себастьян как можно дольше хотел не трогать деньги Засыпкина, доходы, которые он собирался получить с фабрики, должны были дополнить те, что он уже имел от Амстердамского банка. Таким образом, станет понятно, почему граф Сен-Жермен позволяет себе такой образ жизни, поскольку людей раздражает, если у кого-то имеются непонятно откуда взявшиеся средства. |
