Изменить размер шрифта - +
  Нас  связывал лишь один общий
интерес: каждый, у кого были не вовсе уж неумелые руки, проводил долгие часы
плена,  изготовляя  разные  забавные  пустячки  и "парижские  безделушки", и
всякий  день,  в установленное время, тюрьму нашу  наводняли  толпы  местных
жителей: они приходили порадоваться нашему несчастью или -- эта мысль не так
обидна -- упиться своим торжеством. У одних доставало благоприличия смотреть
на  нас  со смущением  либо с  сочувствием.  Другие  же  вели себя  попросту
оскорбительно,  глазели  на  нас, разинув  рты, точно на бабуинов,  пытались
обратить нас в  свою грубую северную веру, точно мы  были дикари, или мучили
нас рассказами  о  бедствиях,  которые терпит  французская армия. Но все эти
назойливые посетители -- и те,  кто был к нам расположен, и недоброжелатели,
и  равнодушные  --  всетаки облегчали  нашу  участь:  почти  каждый  покупал
что-нибудь  из  наших  несовершенных  изделий.  И  оттого  среди   пленников
воцарился  дух соперничества.  У одних руки были на  редкость  искусны (ведь
французы  всегда славились своей одаренностью),  и они выставляли на продажу
истинные чудеса мастерства и вкуса. Другие обладали довольно привлекательной
внешностью; красивое  лицо, как  и  красивый товар,  в  особенности  же юный
возраст  (он вызывал  у  наших  посетителей  сострадание)  тоже  становились
источниками дохода.  А  третьи, кое-как знакомые  с английским языком, умели
лучше  расхвалить  посетителям  свои  немудреные  изделия.  О  преимуществах
искусных  мастеров  мне  нечего  было и  мечтать,  ибо руки у меня были, как
крюки.  Зато  другими  преимуществами  я  отчасти  обладал  и,  находя,  что
коммерция  вносит  в  нашу  жизнь  разнообразие, отнюдь не  желал, чтобы они
пропадали  втуне. Я никогда не презирал искусства  вести  беседу, в  каковом
искусстве -- и  это составляет предмет нашей национальной гордости --  может
преуспеть  любой француз.  Для каждого рода посетителей у меня имелась  своя
манера обращения,  и  даже  наружность  моя менялась  по мере  надобности. Я
никогда  не упускал случая польстить  посетительнице либо, если имел дело  с
мужчиной,  --  военной мощи  Англии. А ежели  похвалы мои не достигали цели,
ухитрялся прикрыть отступление  уместной  шуткой,  и меня  нередко  называли
"оригиналом" или "забавником". Таким  образом, хотя игрушечных дел мастер  я
был  никудышный,  из меня вышел недурной коммерсант, и у меня вполне хватало
денег  на те  скромные лакомства и  поблажки, о  которых  так мечтают дети и
заключенные.
     Едва  ли   из  моего   рассказа  вырисовывается  личность,  склонная  к
меланхолии. Да я и в самом  деле не таков; по сравнению с моими товарищами у
меня было довольно причин не  унывать. Во-первых, я был человек бессемейный,
сирота и холостяк,  во  Франции никто  меня не  ждал --  ни  жена,  ни дети.
Во-вторых,  оказавшись военнопленным, я все не  переставал этому радоваться:
хотя   военная   крепость   отнюдь  не  райские   кущи,   она,   однако  же,
предпочтительнее виселицы.
Быстрый переход