|
Ветер принес его ко мне. И поглядел ей прямо в глаза. -- Благодарствую, -- отвечала она. -- Ветер принес его ко мне, -- повторил я. -- Почему бы не счесть это добрым предзнаменованием? У вас, англичан, есть пословица: "Плох тот ветер, который никому не приносит добра". -- Что ж, -- с улыбкой отвечала она. -- Услуга за услугу. Посмотрим, что у вас есть. Она последовала за мною к моим изделиям, разложенным за пушкой. -- Увы, мадемуазель, -- произнес я, -- я не слишком искусный мастер. Вот это должно изображать дом, но, видите, трубы у него покосились. А вот это при очень большой снисходительности можно счесть за табакерку, однако вот тут рука моя сорвалась! Да, боюсь, что во всех плодах моего рукомесла вы обнаружите какой-нибудь изъян. На моей вывеске надобно написать: "Продажа вещиц с изъяном". У меня не лавка, у меня музей всяких забавностей. -- Я с улыбкой поглядел на свои разложенные напоказ изделия, потом на нее и мгновенно стал серьезен. -- Не правда ли, странно, -- прибавил я, -- что взрослый человек, солдат, принужден заниматься подобным вздором, что тот, чье сердце исполнено печали, измышляет пустяки, на которые другим весело глядеть? В эту самую минуту резкий голос окликнул ее по имени -- "Флора!" -- и она, что-то наспех купив, присоединилась к своим спутникам. Через несколько дней она пришла опять. Но прежде расскажу вам, отчего она появлялась а крепости так часто. Ее тетушка была из тех несносных старых дев-англичанок, о которых так наслышан свет, и поскольку делать этой особе было решительно нечего и она знала два-три слова по-французски, в ней, по ее собственному выражению, пробудился интерес к пленным французам. Дородная, шумная, уверенная в себе, она расхаживала по нашему базару и держалась уж до того покровительственно и снисходительно, что просто терпения не было. Она и в самом деле покупала много и платила щедро, но при том так бесцеремонно разглядывала нас в лорнет да еще разыгрывала перед своими спутниками роль гида, что мы по праву не испытывали к ней ни малейшей благодарности. За ней всегда тянулась целая свита -- скучные и подобострастные старые господа или глупые хихикающие девицы, которые принимали каждое ее слово как откровение. -- Вот этот очень ловко режет по дереву. А ведь правда, смешной -- бакенбарды-то какие? -- говорила она. -- А вон тот, -- и лорнетом в золотой оправе она указывала на меня, -- настоящий оригинал. И можете мне поверить, что оригинал, слушая это, скрипел зубами. Она имела обыкновение затесаться в толпу и, кивая на все стороны, обращаться к нам, как ей казалось, по-французски. -- Bienne, hommes! Qa va bienne? [1]. В подобных случаях я брал на себя смелость ответствовать ей на том же ломаном языке: -- Bienne, femme! Ca va couci-couci tout d'meme, la bourgeoise! [2]. Тут все мы начинали смеяться несколько громче и веселее, нежели то дозволяли приличия, она же в ответ на эту тарабарщину с торжеством возглашала: -- Вот видите, говорила я вам: он настоящий оригинал! Разумеется, такие сценки происходили до того, как я обратил внимание на ее племянницу. |
