Принялась ходить кругами по гостиной.

– Вот это благодарность! Вот и награда за мои бессонные ночи, – она нервно массировала виски, пока мы с папой испуганно переглядывались. – На одного лучшие годы потратила, на другую… тьфу! – по ее щеке покатилась слеза.

– Мамочка, успокойся, пожалуйста. Давай поговорим спокойно. Я тебя не бросаю.

– Бросаешь! – она опять посмотрела на меня так, будто совершенно не узнавала.

Мое сердце пустилось стучать так громко, что его непременно должны были услышать соседи. Пришлось опять присесть на стул, чтобы отдышаться.

– Ладно, – она застыла у окна и принялась кивать. – Я пока что твоя мать. И значит, мне решать.

– Господи, Лиз, – попробовал вступиться отец, – она ведь совершеннолетняя.

– И?.. – резко обернулась мать. – И?!.

Он замялся под ее взглядом.

– Пусть сама сделает свой выбор. Мне кажется, ты совсем задавила ее своей диктатур… хм… опекой…

Она злобно прищурилась. Ее губы презрительно скривились при виде его нерешительности.

– Поражаюсь вашей наивности, – сделала глубокий вдох и победоносно улыбнулась. – И куда она пойдет? Без жилья? Без денег, которые не в состоянии заработать? Может, ты ей щедро отвалишь деньжат? А? Тех, что отложил на счет своей любовницы. Думал, я ничего не знаю?

– Мама… – попросила я.

Она набрала в грудь побольше воздуха, приготовившись выплюнуть в отца очередную порцию гадости, но чуть не захлебнулась собственной желчью, услышав:

– Есть трастовый фонд моей матери, Лиз. Она завещала свои средства Эмили. Дочь может распорядиться ими, как пожелает, по достижении совершеннолетия, помнишь? Сумма не слишком крупная, но…

– Предатель! – Мать коршуном налетела на него и толкнула ладонями в грудь. – Всегда был предателем, им и останешься!

Это уже слишком. Сумасшедший дом какой-то.

Встав, я побрела в свою комнату и легла на кровать.

Возможно, в этом действительно есть доля моей вины. Память еще хранила воспоминания о тех мужчине и женщине, которые с радостью проводили время вместе, с удовольствием делили ужин, смеялись и целовали друг друга при встрече и на прощание. О тех родителях, которые казались своему ребенку идеальными.

Куда же подевалась та семья?

Я не винила маму. Проблемы, напряжение и усталость сделали ее угрюмой и нервной. А роман отца на стороне окончательно выбил почву из-под ног. Наверное, любой на ее месте не хотел бы потерять то, за что так отчаянно цеплялся много лет – свое дитя, боровшееся и не без помощи родителей почти победившее смерть.

Но нам предстояло смириться с тем, что жизнь не могла оставаться прежней. И если мы хотели сохранить теплые отношения, то должны были принять новую действительность, – каждый должен пойти своей дорогой.

* * *

Странное беспокойство опять помешало сну. Мне пришлось подняться с кровати рано утром, еще до звона будильника. Села, потянулась, отключила таймер и по очереди приняла все лекарства.

Похоже, мама затаила на меня серьезную обиду. Вчера мы не общались. Поэтому, оставив ей записку на столе, я тихо, на цыпочках, покинула дом. В коротких шортах, футболке, болтающейся на мне парусом, и новых кроссовках, подаренных Райаном, было на удивление комфортно. Натянув козырек кепки глубже на лоб, я зашагала по улице.

Мир оживал за пределами привычного, спокойного квартала. В деловых и торговых центрах кипела жизнь, одни люди спешили по своим делам в строгих костюмах, другие лениво валялись на траве в парке. А я шла и с открытым от восхищения ртом наблюдала за тем, что казалось когда-то далеким, почти нереальным, а на самом деле было вполне обыденным для сотен тысяч жителей Манчестера.