– Нет. Мне надо было сделать ему завтрак.

В этом с ежиком было что‑то неприятное. Ей не нравилось, что он все время ерзает на кухонном диване и крутит шариковую ручку между пальцами. Тот, другой, сидел неподвижно, несколько ссутулившись. У нее руки так и чесались дать этому Эку подзатыльник. Пусть тихо сидит! Отец в детстве обычно говорил ей: «У тебя что, шило в заднице?» – прежде чем стукнуть и прикрикнуть: «Сиди тихо, засранка!»

– Вы помните, что на нем было, когда он ушел из дома?

Мона налила кофе Арвидсону, соображая, что же сказать. По правде говоря, на Вильхельме были синие джинсы и голубая в клеточку рубашка с короткими рукавами, но в дорогу он бы так не оделся. Это подтвердит любой, кто его знал. Если она скажет: «Белая рубашка, коричневые брюки», то, если тело найдут, будут неприятности. Ну зачем ей это все! Она ничего не сделала! Вот если бы можно было взять пульт дистанционного управления и отключить этих полицейских! Рука дрогнула, и Мона пролила кофе мимо чашки. Сейчас Эк рассердится. Да это и понятно. Может, он сразу не покажет виду, но потом она от него получит! Кофе из блюдечка пролился на клеенку. Эк тут же отпрянул в сторону. Моне подумалось, что он внутренне был готов к этому маневру, с самого начала, как только пришел. Как будто знал, что она не сможет налить кофе точно в чашку. Не пройдет теста.

Эк повторил:

– Вы помните, что было на нем? Посмотрите в шкаф – сразу вспомните!

Вот, началось. Сейчас он ее прямо‑таки обвиняет. Мона собралась с духом и ответила тихим голосом:

– Я не знаю. Когда люди долго живут вместе, то не замечают, как другой одет. Не думаю, что он бы смог сказать, что надето на мне. – Он и правда этого никогда не замечал, подумала она, ставя на стол поднос с выпечкой. Грех жаловаться – тут тебе и кекс, и корзиночки с миндалем, и миндальное печенье, и булочки с шафраном, разумеется.

– Он обращался к врачу с этими симптомами? – спросил Арвидсон.

– Он бы никогда не пошел к врачу! – Это она могла сказать точно. Говорить правду было приятно, пусть даже такую маленькую.

– У него есть проблемы с алкоголем? – продолжал рыжий.

Мона задумалась.

– Да, он любил приложиться к бутылке.

– Мона! Мона! Где кофе? Почему не несешь?

– Прошу прощения. Это отец. Он на верхнем этаже, – сказала Мона.

Эк передвинул свою чашку на середину стола.

– Можно с ним поговорить?

Этого только не хватало! И почему Ансельм, как обычно, не уснул после обеда? Еще бы часик, и они бы ушли. Что он может рассказать? Мона понимала, что ее загнали в угол. Усталость сжимала лоб как железный обруч. Она попыталась все‑таки сосредоточиться, важно, чтобы голос ее не выдал. Но все равно она говорила слишком быстро и пискляво и, почувствовав, как это фальшиво звучит, покраснела.

– Не думаю, что вам оно много даст. Он в маразме. Все забывает, слишком много фантазирует. Может наболтать что угодно.

– Мы, пожалуй, все‑таки поднимемся к нему и поговорим. Он наверняка услышал, что мы пришли.

Эк встал из‑за стола, но его придержал Арвидсон. Этот Эк точно хочет засадить ее, Мону, в тюрьму. Прямо сердце чует.

– Я не знаю… Он иногда сбрасывает с себя всю одежду… Понимаете? Я вас позову, если он в нормальном состоянии. Так ли необходимо говорить с ним?

Мона высказалась наперекор и теперь ждала пощечины, но ее не последовало. Она ждала, что лицо Эка исказится в гневе, но тот только грустно улыбался. Мона ничего не понимала.

– Нет, мы, наверно, туда не пойдем. – Арвидсон привстал.

– Но мне бы хотелось с ним поговорить, – возразил Эк и встретил недовольный взгляд коллеги.