Все еще удивляясь тому, как по разному думали они с Альфредом, она отогнала все мысли о нем, решая, что сказать аббату по поводу своего возвращения. Ему нужно было сообщить, что началось перемещение армий, но при этом не обнаружить симпатий ни к одной из сторон. Поэтому, когда аббат принял ее, она сказала, что путь на восток перекрыт армией, двигавшейся на север по направлению к Кенилуэрту, и мужу пришлось вернуться к исполнению своего долга.

Аббат горячо поблагодарил ее, но не спросил, кому служит Альфред. Позднее она узнала, что аббат велел передать всем, кто жил на дальних фермах, чтобы они спрятали скот. После того как деревни были предупреждены, ворота аббатства закрыли, хотя еще не стемнело, и братья собрались на пение особой мессы. Барбара слышала, как аббат молится за безопасность и благополучие всех людей и просит Бога из милосердия вселить в противников, участвующих в этой войне, вопреки их дикой и грешной натуре, стремление к перемирию.

Эта мольба показалась Барбаре совершенно безнадежной, особенно после того, как Альфред рассказал, как потемнела душа принца. Ее одолел страх, и она проплакала до тех пор, пока не уснула, а на следующее утро снова проснулась в слезах, уже считая себя вдовой. Не в состоянии вынести мысли о том, что Клотильда будет утешать ее, она надела костюм для верховой езды и убежала на конюшню.

Фриволь была как следует ухожена, ее ноги и живот вычищены щеткой, а бока лоснились. Желая сделать хоть что нибудь, Барбара нашла в седельных сумках ленты, которые использовались для украшения животного в дни больших торжеств, и начала вплетать их в гриву лошади. Сначала при виде радостных цветов ее глаза снова наполнились слезами, но вскоре выглянуло солнце, вселившее в нее новую надежду. Молодой Саймон де Монфорт не был таким опытным полководцем, как его отец. Может, его люди и не готовы к битве! Если Саймона возьмут в плен, то его армия разбежится, имея мало надежды на другую помощь, и, может, тогда Лестер пойдет на переговоры?

Ее настроение поднялось, и она провела утро, заплетая хвост кобылы. Это была опасная работа, которая не позволяла особенно раздумывать на посторонние темы: кобыла могла неожиданно лягнуть своего конюха. Она поворачивала голову и приподнимала губу, словно усмехалась; не потому что ей было больно или она была напугана, а со злым умыслом.

Беви и Аьюис, которые часто посещали Барбару, когда она служила у королевы, и раньше видели эту битву с Фриволь и пришли насладиться зрелищем, однако были озадачены, увидев, что госпожа украшает лошадь, словно для празднества. Чтобы они не подумали, что она сошла с ума, после обеда Барбара репетировала с кобылой причудливые шаги, заставляла ее поднимать голову, кланяться, словом, делать все, что лошадь должна была выполнять в Дворцовых процессиях в счастливые дни. Она собрала большое количество зрителей – почти всех гостей аббатства, которые тоже были рады развеяться и забыть о приближающейся беде.

Однако непосредственной опасности не было. Во время ужина аббат передал гостям, что братья, которых он посылал предупредить об опасности, не видели в округе ни армии, ни вооруженных людей. Вместо того чтобы развеселить Барбару, которая знала, что любые военные действия будут происходить намного севернее, эти новости только напомнили ей об ее страхах. Она лежала без сна с сильно бьющимся сердцем большую часть ночи и, уснув под утро, видела сны об одиночестве и смерти. Когда Клотильда разбудила ее, вернув из глубин ночного кошмара, и сказала, что Шалье привез письмо от Альфреда и ждет ее в трапезной, она поняла, что не нужно доверять снам.

– Он… – Она запнулась, садясь и прижимая руку к груди.

– Ест свой обед, как голодный кабан, – едко заметила Клотильда, рукавом вытирая слезы на щеках своей госпожи и останавливая ее попытку вскочить с постели.