Альфред смутно помнил, что Мортимер сказал что то о том, что не знает, есть ли брод у Клива, и упомянул мост в Оффенсхеме, но в его голове повторилось: «Я строго наказал ей…» Он кивнул, когда Мортимер закончил говорить, и сказал необходимые слова прощания, но ему хотелось задушить этого человека: приказы заставляли Барбару поступать наоборот. Не в такое время, сказал Альфред себе. Барби, может быть, часто непослушна, но она не дура. Она не будет бродить по окрестностям назло Мортимеру, когда знает, что кругом маршируют армии. И он не встретил ее на дороге, ведущей на север, к Олстеру, так что она должна быть в монастыре.

Он отправился на север, больше раздосадованный на Мортимера, чем на Барби. Альфреду казалось отвратительным, когда кто то заставляет слушаться силой вместо того, чтобы внушить послушание, и при этом остаться довольным собой. К тому времени, когда он проехал Оф фенсхем, раздражение улеглось. Он иначе обращался с людьми, чем Мортимер. Он убеждал тех, кто был могущественней его, сделать так, как он хотел, и наслаждался, искусно подчиняя их своей воле. Мортимер же привык давать прямые и правильные указания; на войне нет времени убеждать, нужно действовать сразу.

Мысль о войне снова разбудила тревоги Альфреда. Когда он проезжал мимо ворот Кливского монастыря и увидел, что передовые отряды принца еще не появились, он заколебался. У него было достаточно времени, чтобы убедиться, что Барби в монастыре, и затем ехать дальше навстречу Эдуарду. Если он этого не сделает, то во время сражения будет постоянно тревожиться о ней. Однако когда привратник сказал, что она действительно в монастыре, он устыдился своего желания видеть ее. Он повернулся, чтобы уехать, но привратник предложил ему войти, спросив, правдивы ли новости, привезенные леди Барбарой, и предложил Шалье завести лошадей, чтобы можно было закрыть ворота. Этот человек так испугался, узнав, что сам принц Эдуард скоро прибудет в Клив, что Альфреду пришлось успокаивать его, пока он не поднял панику. Пока он говорил, из конюшни вышел Льюис, увидел Шалье, помахал ему и бросился прочь, прежде чем Шалье успел заговорить.

Альфред, узнав, что Льюис побежал сообщить леди о его приезде, вынужден был переспросить привратника, о чем тот только что говорил. Привратник очень хотел получить заверения, что битва не затронет монастырь. Альфред сказал, что такого не может произойти. Тут появилась Барбара и, пробежав через двор, бросилась в его объятия. Альфред с нетерпением сказал привратнику, что молитва и закрытые ворота – лучший совет, какой он может дать, и тогда наконец привратник отвернулся.

– Я не могу взять тебя с собой, – твердо сказал он, когда они остались одни.

– Не сердись на меня, – попросила она и прижалась к нему.

– Я не сержусь. – Он почувствовал, как дрожит ее рука, и пошел за ней следом. За стеной сада они остановились. – Барби, клянусь, я не сержусь, но Эдуард очень скоро будет здесь, и я должен идти с ним.

Она повернулась к нему. Ее лицо было совершенно белым, отчетливо вырисовываясь на фоне темных облаков. Пока они молча смотрели друг на друга, в отдалении грянул гром. Он наклонился и поцеловал ее.

– Я люблю тебя. До того, как стемнеет, я снова буду здесь.

– Или не придешь совсем.

– О нет. Ты так легко от меня не избавишься.

Она обвила руками его шею и стала целовать его губы, щеки и снова губы.

– Глупец! Я скорее выну сердце из своей груди, чем потеряю тебя.

Тогда он дотронулся пальцем до кончика ее носа, чтобы подразнить, и спросил:

– Тогда почему ты не сказала, зачем прятала от меня мое зеркало?

Он хотел заставить ее улыбнуться. Она же выглядела огорченной.

– Прости меня, я грешна. Я так ревнива, что обидела тебя, потому что слишком сильно люблю тебя.