Софи последовать примеру государыни было гораздо труднее, но она заставила себя вести так, чтобы не выбиваться из общего тона остроумной, образованной, удивительной компании. Наконец гости за исключением императрицы, Мамонова и Софи в крайне приподнятом настроении вывалились в метельную морозную ночь.

– Ну так что у тебя такого срочного и такого секретного, дорогая моя Софья Алексеевна? – сухо поинтересовалась Екатерина, намекая, что считает назойливость гостьи несколько неуместной для подобного случая.

Софи с отчаянием бросила взгляд в сторону гвардейского офицера в красной форме, который вальяжно развалился на диване и с преувеличенным вниманием сосредоточился на большой вазе. Она не могла заставить себя произнести ни слова в присутствии этого молодого красавчика, даже если императрица, охваченная, как всегда, страстью, и полагала, что он должен находиться при ней постоянно.

Александр Мамонов поднял голову, словно почувствовав ее страдальческий взгляд. В выражении этих темных глаз нельзя было ошибиться. Он встал с дивана.

– Пожалуй, я схожу к себе, – заявил он, целуя руку своей госпожи. – Вы тут не задерживайтесь.

– Я скоро приду к тебе, любовь моя, – игриво улыбнулась Екатерина.

Даже полностью погруженная в свои заботы, Софи не могла не подумать мельком о том, как может сей жизнерадостный молодой человек ночь за ночью приносить себя в жертву толстому, морщинистому, дряблому телу. Все-таки удивительно, на что способны пойти люди ради власти и денег – а то и другое являлось очевидным приложением для очередного обитателя апартаментов государыни. Тем не менее Екатерина, упоенная своей страстью, граничащей с безумием, искренне верила во взаимность чувств. По-видимому, великая императрица решила позволить себе это маленькое заблуждение.

Дверь за Мамоновым закрылась.

– Ну, Софья? – поторопила Екатерина, удобно устроившись в обтянутом шелком кресле.

Не услышав приглашения садиться, Софи стоя изложила всю свою историю и свое из ряда вон выходящее пожелание. Она говорила четко, ясно, почти бесстрастно, только ощущала, как замирает сердце. Императрица слушала с ошеломленным видом и не сделала ни малейшей попытки как-то ее подбодрить.

Екатерина не могла поверить своим ушам. Эта молодая женщина просит аннулировать ее брак? Брак, предложенный самой императрицей с самыми добрыми намерениями, брак, который готовился чрезвычайно тщательно и с величайшими церемониями более четырех месяцев под недреманным императорским оком? А теперь она просит о такой невероятной вещи только потому, что муж заботится о ней не так, как ей хотелось бы! Собственно говоря, к этому сводятся все истории о лошадях и слугах. А что еще могла ожидать Софья Алексеевна – русская женщина, ставшая женой русского мужчины?

Приехав в Россию в возрасте пятнадцати лет, Екатерина сумела стать русской. Она восприняла эту страну, ее народ, ее язык, ее традиции до такой степени, что правила ею, чувствуя себя как дома, как будто родилась здесь. Однако кровь истинной немки, принцессы Ангальт-Цербстской, время от времени давала о себе знать, и в эти моменты Екатерина могла оценить все противоречия и особенности ее приемной страны с отстраненностью иноземца. Именно так она и делала в этот раз, слушая молодую женщину, которая просила о невозможном и не желала мириться с действительностью. Все-таки русские – странная нация. Глубоко уважая материнство, они бьют своих жен, считая это обычным делом; ненавидя войну, они сражаются с дьявольским мужеством; ленивые до крайности, они могут трудиться как лошади. И из них получаются далеко не самые лучшие мужья; это Екатерина знала на собственном опыте, без колебаний расправившись со своим супругом после восемнадцати лет брака. Но такова судьба женщины, судьба русской женщины.

– Дорогая моя Софья Алексеевна, – дождавшись, когда та умолкла, произнесла Екатерина.