«Но все то время, пока вы так жизнерадостно терпели все унижения, – с горечью подумала Софья, – вы вынашивали планы мести и ждали подходящего момента, чтобы свергнуть его и подослать наемных убийц. Неужели царица не чувствует своего лицемерия? Или она просто считает, что для обычной женщины существуют одни законы, а для императрицы – другие?»

– Не стоит так унывать, ma chere. – Екатерина наклонилась вперед и погладила Софью по руке. – Брак всегда воспринимается как некое потрясение, а ты к тому же ведешь такой затворнический образ жизни. Вполне понятно, что ты находишь некоторые… – она замялась, подыскивая выражение поделикатнее, – некоторые стороны супружеской жизни странными, даже неприятными. Вначале так часто случается. – Императрица одарила ее мягкой улыбкой. – Со временем ты привыкнешь к этим вещам. Ну а теперь отправляйся домой и хорошенько выспись. Утро вечера всегда мудренее. И помни: главное – радоваться жизни! Уверена, князю тоже не нравится постоянно видеть рядом с собой такую унылую физиономию. Это не может не беспокоить его. Почему бы тебе не попробовать ему улыбнуться, Софи?

Вот и все. Только теперь Софья осознала, как много она поставила на эту встречу, сколько надежд с ней связывала. Ее надежды разбились вдребезги. Она чувствовала себя выжатым лимоном, из которого выжали все до капли: ожидания, веру, стремления; ей предстоит провести всю жизнь в тоске и печали, засохнуть, как морской ракушке, выброшенной на прибрежный песок. Давно – о, как это было давно! – дедушка сказал ей, что если она почувствует, что больше не может жить с мужем, у нее хватит сил и сообразительности воспротивиться этому. Но она не может даже выйти из дома незамеченной. Слуги – ее враги, настроенные против нее мужем и жестокой расправой, учиненной над ними после ее ночного катания. И все-таки придется кинуться в бега. Верхом на Хане удастся добраться до границы империи. Что более страшное она может встретить в пути, нежели это медленное умирание в ее нынешнем положении?

Ей оставалось только поблагодарить императрицу за то, что та согласилась ее выслушать, извиниться за неприличие своей просьбы и отправиться домой, назад к супружеским обязанностям, к мужу, который ждет ее возвращения.

Дверь за Софьей закрылась. Екатерина нахмурилась. Невозмутимость ее оказалась потревожена. Похоже, княгиня действительно чахнет. Потемкин тоже обратил на это внимание. Однако потеря невинности, что, безусловно, имело место в той супружеской спальне, зачастую переживается очень болезненно. Екатерине почему-то казалось, что Голицына принадлежит к более крепким натурам. Все еще хмуря лоб, она встала с кресла. Княгиня Дмитриева ей нравилась, и государыня желала ей добра. Может, имеет смысл деликатно указать на это ее мужу. Мужчины никогда не видят, что происходит у них под носом. Он не посмеет пропустить мимо ушей мягкое пожелание обходиться чуть понежнее со своей супругой.

С этим удачным решением Екатерина и отправилась получать свое собственное наслаждение в постели с нежным месье Краснокафтанником.

Спустя два дня генерал князь Павел Дмитриев, повинуясь императорскому приказанию, прибыл в Зимний дворец. Стоя навытяжку в кабинете царицы и испытывая смешанные чувства гнева и унижения, он все еще не мог поверить, что такое могло произойти.