Кое-что я слышал об этих местах еще от старика Болла, кое-что — от парней Бенара, которые были одними из немногих белых, посещавших эти безлюдные, унылые края. Вдалеке между нами и громадой гор я различал край плоскогорья. Это должна была быть меза Солт-Крик с возвышающимся над ней пальцем Соборной Башни. Значительно дальше, невидимая на этом расстоянии, вздымалась Лысая гора.

Человек, которого мы искали, затерялся где-то в путанице каньонов между нами и этими горами. Причем он не мог слишком нас опередить.

Обмотав овчиной копыта лошади, он, конечно, не оставляет следов. Но зная, что искать, мы можем обнаружить какие-нибудь приметы, способные указать его путь. Да и лошадь его не может двигаться слишком быстро.

Мы ехали шагом. В этой убийственной жаре медленный и тяжелый шаг лошадей оказывал на нас почти гипнотическое воздействие. Я потряс головой и вытер ладони о рубашку.

Жесткое лицо Малвени блестело от пота. На щеках и подбородке был виден сильный ожог от солнца. Он свернул самокрутку и закурил, плотно зажав ее иссеченными старыми шрамами губами.

— Чертовы места! — Он потряс флягу, определяя, сколько осталось воды, потом прополоскал рот, задержав в нем воду, прежде чем проглотить. — Да…

Когда до меня донесся плеск воды в его фляге, мне захотелось пить еще больше, и я отпил из собственной. Завинтив пробкой флягу, я обвел взглядом окрестности — сперва дальние, а потом все ближе и ближе.

Ничего…

Мы продолжали путь. Немного погодя нам попался еще клок шерсти, а вслед за тем — расплывшееся пятно в пыли.

— Недалеко… Он где-то недалеко.

Малвени был прав — мы приближались. Но кого мы преследовали? Что это был за человек? Не ковбой, не охотник. Однако знающий кое-что о пустыне, хитрый и осторожный.

Я снова утер лицо и тихонько выругал жару. Пот стекал по спине и по бокам. Я погладил шею Серого и успокаивающе поговорил с ним.

— Нам понадобится вода, — заметил Малвени.

— Да.

— Ему тоже.

— Может быть, он знает, где она. Он едет не вслепую.

— Нет.

Разговор иссяк, мы ехали, покачиваясь в такт шагу лошадей… Солнце немного опустилось. Шла уже вторая половина дня. Мне хотелось сделать еще глоток из фляги, но я не смел. Я подумал о том, чтобы слезть с лошади, найти подходящий камешек и сунуть в рот, но усилие, которого это потребовало бы, показалось мне чрезмерным.

Все чувства были убаюканы жарой и равномерным движением. Мы ехали в полудреме.

И тогда раздался выстрел.

Как удар хлыста, он прогнал всю нашу сонливость; натянув поводья, мы развели лошадей в стороны.

Никто из нас не расслышал звука пули — только жесткий, твердый хлопок, похоже, не слишком далекий. И следом еще один.

— Он стреляет не в нас.

— Давай-ка с равнины… Быстро!

Выстрелы доносились из каньона, тропа вела туда же, и мы поехали вниз по тропе, серпантином извивающейся по склону.

Несомненно, мы бы пропали, заметь нас кто-нибудь в этот момент. Здесь, на склоне, мы чувствовали себя как бабочки, приколотые булавкой.

Все было тихо. Где-то в отдалении стукнул камень. Ладони у меня взмокли, за ушами струился пот, я чувствовал запах горячей пыли и нагретых солнцем листьев. Больше до нас не донеслось ни звука.

Осторожно, стараясь не скрипнуть седлом, я спешился, держа винчестер в руке, и двинулся сквозь кустарник, жестом приказав Малвени оставаться на месте.

Добравшись до опушки, я остановился. В одну сторону местность просматривалась ярдов на тридцать, в другую — на двадцать. Скальные стены каньона уходили в небо; у подножия их лежала короткая тень. Где-то поблизости, усиливая мою жажду, журчала вода.