– Однажды ты говорила, - пробормотала я, - что мне следовало бы найти работу в городе, чтобы оценить, какую борьбу ведут бедняки за выживание.

– С моего согласия, не забывай об этом. И никак иначе.

В будке было тепло, так тепло, что кролик растекся по стеклу.

– Все, что тебе нужно сделать, - продолжала мать, - это зайти в любой банк, назвать себя, и ты получишь нужную сумму для проезда домой.

– Домой, - проговорила я.

– Домой. Я уже заново обставила твои комнаты. Ты прекрасно знаешь, что я никогда ни словом не обмолвлюсь о том, в каком состоянии ты их оставила.

Я разразилась смехом.

– Мама, ты не оставила мне никакого выбора, кроме того как стать воровкой. Придется ограбить магазин или стащить у кого-нибудь бумажник.

– Пожалуйста, не остри, Джейн, это глупо. У тебя истерика. Что ж, может быть, я смогу понять, что тебя побудило это сделать, мы все-таки пока еще мать и дочь. Только мое беспокойство за тебя заставляет меня настаивать на твоем возвращении домой, ведь ты совсем не знаешь реальной жизни. В глубине души ты понимаешь, Джейн, что это правда и что я думаю только о тебе.

Штамп. Не бойся штампов, Джейн, если они выражают то, что ты хочешь сказать. В будке было душно, нечем дышать. Я непроизвольно поднесла руку к горлу и нащупала полицкод.

– А мой полицкод еще действует, мама?

– Да, Джейн, - сказала она. - И будет действовать еще три дня. А потом я заберу твой отпечаток из окружного компьютера.

– И это тоже для моей пользы, не так ли?

– Есть такое выражение, Джейн: из жалости я должен быть жестоким.

– Да, - сказала я. - Шекспир. Гамлет. - Я вздохнула так глубоко, как только могла. - Слова лунатика, который только что убил старика за ковром и у которого было затаенное желание переспать со своей матерью.

Я с такой яростью стукнула по выключателю, что содрала кожу и потекла кровь.

Теперь на улице был настоящий ливень. Сквозь его завесу я смутно видела человека, который ждал своей очереди звонить.

Мне показалось очень важным не дать ему понять, в каком я состоянии. Поэтому я сделала вид, что продолжаю слушать, и время от времени что-то говорила. Лицо у меня горело, а руки были холодными. Я еще не осознавала, что, собственно, произошло.

– Нет, мама, - сказала я в немой телефон. - Нет, мама, нет.

Лучше я выйду из этой душной будки. Лучше отправлюсь в свою квартиру, увильну от смотрителя, с пустыми руками поднимусь в свою комнату, где нет Сильвера. Конечно, его там нет. Он, наверное, догадался. Может быть, у роботов есть особая телепатическая связь с остальными машинами. Теперь я абсолютно неплатежеспособна. Так что он может пойти к Египтии, к законной богатой владелице. Что мне оставалось делать?

Опустив голову, я толкнула дверь будки и чуть ли не вылетела из нее. Холод и сырость захлестнули меня, как волна, я едва не захлебнулась. Человек, который ждал, когда освободится телефон, поймал меня, приведя в ужасное смущение.

– Со мной все в порядке, - настаивала я. Но запах, ткань, само прикосновение - я подняла лицо под дождь, и в голове у меня сразу прояснилось, а мир перестал качаться.

– Ты!

– Я!

Сверху вниз на меня смотрел Сильвер, обрадовано, сострадательно, преданно. От дождя его волосы стали почти черными и слиплись, как под душем. С ресниц свисали и падали вниз капли. Кожа его будто была соткана из дождя.

– Как же ты...

– Я издалека увидел, как ты выходишь из магазина. Я мог бы тебя догнать, но пришлось бы бежать очень быстро, а ведь ты сама хотела, чтобы я притворялся человеком.