Достоверность признания Питера Мануэля, несмотря на дотошность изложения и обилие достоверных мелочей, вызывала у руководства следствием серьёзные сомнения. «Законники» знали, что им противостоит чрезвычайно лживый и лицемерный противник, который не собирается не только на виселицу, но и в тюрьму вообще. А это означало, что в какой-то момент Мануэль дезавуирует собственное признание в расчёте на то, что это полностью уничтожит доказательную базу обвинения. Тут самое время напомнить, что ранее он уже проделывал в чём-то подобный фокус. После нападения на 29-летнюю Мэри МакЛохлин поздним вечером 30 июля 1955 года, Питер был быстро опознан и арестован, против него имелась прекрасная доказательная база, потерпевшая уверенно опознала его и… дело рассыпалось в суде.

Поскольку момент этот может показаться современному читателю совершенно невозможным и прямо абсурдным, имеет смысл сделать пояснение о сути того юридического фокуса, который в середине и второй половине 1950-х проворачивали некоторые искушённые и хладнокровные шотландские преступники. И Питер Мануэль в их числе.

С началом Второй мировой войны судебная система Шотландии претерпела незначительную на первый взгляд, но на самом деле очень важную реформу. Число присяжных заседателей на уголовных процессах было сокращено с 12 до 7. Это означало, что если до сентября 1939 года для вынесения обвинительного вердикта требовалось обеспечить соотношение голосов согласных к несогласным как 7 к 5 [или выше], то после сентября 1939 года – 4 к 3. В силу понятных причин задача обвинения по доказыванию вины ввиду подобного изменения усложнилась, а защиты, напротив, упростилась. Теперь для того, чтобы избежать обвинительного вердикта, защите оказалось достаточным поколебать уверенность в справедливости обвинения хотя бы 4 из 7 присяжных. А заставить сомневаться 4-х человек намного проще, нежели 6-и! Чувствуете разницу?

Судьи почувствовали перемену сразу. Ещё на этапе расследования они стали обращать внимание органов следствия на то, что те или иные дела не имеют судебной перспективы, а потому их надлежит закрывать без передачи в суд. Это были, разумеется, не приказы, но… отеческие советы, которыми не следовало пренебрегать.

Но в описанном изменении работы жюри присяжных крылась только половина беды. Другая же заключалась в довольно своеобразной трактовке такого понятия, как «специфическая осведомлённость», то есть знание таких обстоятельств и деталей преступления, которые могут быть известны только лицу, вовлечённому в это самое преступление. Например, знание того, где находится труп потерпевшего или где и как спрятано орудие убийства, как осуществлялось проникновение в жилище или куда и на чём вывозилось краденое имущество. О нюансах такого рода могут быть осведомлены либо органы следствия, либо сами преступники – эта истина кажется довольно очевидной. Но не в Великобритании!

Ещё со времён позднего Средневековья в британском праве появилось понятие «честного [или надёжного] свидетеля», то есть человека хорошей репутации и не вовлечённого в рассматриваемое судом уголовное дело. Показания «честного свидетеля» практически невозможно было опровергнуть, поскольку сначала следовало доказать его предвзятость или лживость, что в большинстве случаев проделать было практически невозможно. Такой свидетель, явившись в суд, мог сказать заведомую ложь и… суд принимал сказанное на веру, не подвергая сомнению.