Я попросил разрешения еще раз взглянуть на ее прелести и поиграться розовой бабочкой сзади и, не дождавшись ответа, положил ее на живот, раздвинул ей бедра и на этот раз повторил то, чему учит лишь мать природа, так прилежно, что девушка не пропустила из заученного мною ни слога и языком стонов в восхищении поведала о своих ощущениях.

Я спросил ее имя и узнал, что звать ее Фаншон, что она из Вирти и идет проведать родственницу, остановившуюся у одной благородной вдовы в часе ходьбы от того места, где я ее нашел. Я поцеловал ее еще раз, еще раз раздел и пообещал, что, когда вернусь от мадмуазель, снова навещу ее; она сказала мне, что живет с родителями, поэтому я должен придумать какой-нибудь повод, чтобы без подозрений войти в их дом...

«Что ты затеял, Камиль», — говорил я сам себе, продолжая путь и думая о том, чем моя щедрость может мне обернуться.

После долгих размышлений мне пришла в голову мысль распороть шов на поясе, позволить нескольким золотым упасть мне в штаны и, защитив себя таким образом от лишних подозрений, с совершенно невинным видом рассчитаться с мадмуазель де Саранж. Когда показались башни Ренна, из-за невинного Corpus delicti мое сердце забилось так громко, что, казалось, все вокруг слышат его биение; но чем ближе я подходил к городу, тем свободнее мне дышалось, и когда я поднимался по каменным ступеням лестницы мадмуазель, мне не доставало лишь дерзости, с которой обманщики выдают ложь за правду.

На втором этаже никого не было. Я увидел коридор и длинный ряд комнат. Я шел от двери к двери и... внимал замочным скважинам. Опустелые комнаты, заставленные мебелью! и ни единого обитателя. Странный народ эти аристократы! Нигде им нету места, даже в собственном доме!.. Наконец подошел я к приоткрытой двери. Смотреть в замочную скважину было неудобно, а войти без предупреждения я не мог, потому что я слишком хорошо воспитан; я скромно постучал; никакого «Входите!», никакого «Кто там?». Я постучал еще раз. Ничего не слышно, ничего не видно! Я потерял терпение, толкнул дверь и вошел. Это была приемная. Следующая дверь, которую я увидел, была открыта настежь. Не церемонясь, я прошел дальше. Тогда я очутился в роскошно убранной комнате; ряд картин на какое-то время занял мое внимание; потом мне показалось, будто из соседней комнаты доносится шум; я постучался, открыл, потому что никто не хотел мне отвечать; это была спальня. Такого блеска и великолепия я в жизни не видел! Сусанна и Потифар во всем своем обнаженном величии отражались в двух хрустальных зеркалах; распутная Маргарита Анжуйская, предающаяся утехам со своим лейб-кучером, и благородная и восторженная Иоанна Д'Арк, томящаяся по смерти под серым хвостом огненного осла, украшали штофный балдахин кровати. У блаженной Иоанны упругие бедра были так вывернуты, что все черти, изображенные над хвостом осла, а кроме того и часовня св. Дионисия могли бы уместиться в ее мускулистом лоне.

Я не мог отвести взгляда, быстро вытащил своего Миноса из штанов и хотел было уже заняться тем, чем из вредности занимался Онан в книге Бытия, как вдруг раздались голоса. Мне совсем не хотелось, чтобы меня увидели; недолго думая я залез под кровать, все еще держа в руке своего утешителя, не желавшего покидать своей поэтической формы без подобающей рифмы.

Едва я улегся, как вошла мадмуазель де Саранж под руку с каноником.

— Значит, моя сладкая Божу, — начал каноник, -нам, несчастным рабам ваших губительных прелестей, уготована судьба Тантала.

— Могу ли я иначе? — отвечала мадмуазель. — Все же я не в таком критическом положении, в каком однажды оказалась Анна Бретонская, невеста Максимилиана, став женой Карла Восьмого; я сумею разрешить свою ситуацию.

— У церкви больше прав на натуральную святую, подобную вам, моя прекрасная Аврелия, нежели у Санчеса и Офранвиля, — возразил каноник, — и посудите сами, — здесь он вытащил из штанов единственно истинный ключ церкви, — найдется ли в мирской жизни что-нибудь, что смогло бы умалить эту непревзойденную силу?

— Верганден! — воскликнула Аврелия, и глаза ее загорелись.