Изменить размер шрифта - +
..    Желтая    сволочь,
социал-демократы поддержали хозяина  под  ручку,  признали:  так  точно-с,
война национальна и священна. Крестьян и рабочих погнали на убой... Кто, я
спрашиваю, кто поднял голос в эти кровавые дни?
   - Что он говорит?..  Кто  он  такой?..  Заставьте  его  замолчать!..  -
раздались злые голоса. Поднялся шум. Иные вскочили, жестикулируя.
   - ...Час пробил... Пламя революции должно перекинуться  в  самую  толщу
крестьян и рабочих...
   Дальнейшего  совсем  уже  нельзя  было  расслышать  за  шумом  в  зале.
Несколько человек в визитках подбежало к столу. Товарищ Кузьма попятился с
эстрады и скрылся за дверью. На его месте появилась знаменитая деятельница
по детскому воспитанию.
   - Возмутительная речь предыдущего оратора...
   В это время кто-то у самого уха прошептал Даше взволнованно и нежно:
   - Здравствуй, родная моя...
   Даша, даже не оборачиваясь, стремительно поднялась, -  в  дверях  стоял
Иван Ильич. Она  взглянула:  самый  красивый  на  свете,  мой  собственный
человек. Он снова, как это не раз с ним бывало, был потрясен тем, что Даша
совсем не та, какой он  ее  мысленно  представлял,  но  бесконечно  краше:
горячий румянец залил ее щеки, сине-серые глаза бездонны, как  два  озера.
Она была совершенна, ей ничего не было больше нужно.  Даша  сказала  тихо:
"Здравствуй", - взяла его под руку, и они вышли на улицу.
   На улице Даша  остановилась  и,  улыбаясь,  глядела  на  Ивана  Ильича.
Вздохнула, подняла руки и поцеловала его в губы. От нее пахло  женственной
прелестью горьковатых духов. Молча Даша опять взяла его под  руку,  и  они
пошли по хрустящим корочкам льда, поблескивающим от света  лунного  серпа,
висящего низко в глубине улицы.
   - Ах, я тебя люблю, Иван! Как я ждала тебя...
   - Я не мог, ты знаешь...
   - Ты не сердись, что я тебе писала дурные письма, - я не умею писать...
   Иван Ильич остановился и глядел ей в поднятое к нему, молча улыбающееся
лицо. Особенно милым, простым оно было  от  пухового  платка,  -  под  ним
темнели  полоски  бровей.  Он  осторожно  приблизил  Дашу  к   себе,   она
переступила ботиками и прижалась к нему, продолжая  глядеть  в  глаза.  Он
опять поцеловал ее, и они опять пошли.
   - Ты надолго, Иван?
   - Не знаю, - такие события...
   - Да, знаешь, ведь - революция.
   - Ты знаешь, - я на паровозе приехал...
   - Знаешь, Иван, что... - Даша пошла с ним в ногу и глядела  на  кончики
своих ботиков.
   - Что?
   - Я теперь поеду с тобой - к тебе...
   Иван Ильич не ответил. Даша только почувствовала, как он несколько  раз
пытался глубоко вдохнуть в себя воздух. Ей стало нежно и жалко его.



37

   Следующий день был замечателен тем, что им  подтверждалось  понятие  об
относительности времени. Так, извозчик вез Ивана  Ильича  из  гостиницы  с
Тверской до Арбатского переулка приблизительно года полтора. "Нет,  барин,
прошло время за полтиннички-то ездить, - говорил извозчик.
Быстрый переход