.. Желтая сволочь,
социал-демократы поддержали хозяина под ручку, признали: так точно-с,
война национальна и священна. Крестьян и рабочих погнали на убой... Кто, я
спрашиваю, кто поднял голос в эти кровавые дни?
- Что он говорит?.. Кто он такой?.. Заставьте его замолчать!.. -
раздались злые голоса. Поднялся шум. Иные вскочили, жестикулируя.
- ...Час пробил... Пламя революции должно перекинуться в самую толщу
крестьян и рабочих...
Дальнейшего совсем уже нельзя было расслышать за шумом в зале.
Несколько человек в визитках подбежало к столу. Товарищ Кузьма попятился с
эстрады и скрылся за дверью. На его месте появилась знаменитая деятельница
по детскому воспитанию.
- Возмутительная речь предыдущего оратора...
В это время кто-то у самого уха прошептал Даше взволнованно и нежно:
- Здравствуй, родная моя...
Даша, даже не оборачиваясь, стремительно поднялась, - в дверях стоял
Иван Ильич. Она взглянула: самый красивый на свете, мой собственный
человек. Он снова, как это не раз с ним бывало, был потрясен тем, что Даша
совсем не та, какой он ее мысленно представлял, но бесконечно краше:
горячий румянец залил ее щеки, сине-серые глаза бездонны, как два озера.
Она была совершенна, ей ничего не было больше нужно. Даша сказала тихо:
"Здравствуй", - взяла его под руку, и они вышли на улицу.
На улице Даша остановилась и, улыбаясь, глядела на Ивана Ильича.
Вздохнула, подняла руки и поцеловала его в губы. От нее пахло женственной
прелестью горьковатых духов. Молча Даша опять взяла его под руку, и они
пошли по хрустящим корочкам льда, поблескивающим от света лунного серпа,
висящего низко в глубине улицы.
- Ах, я тебя люблю, Иван! Как я ждала тебя...
- Я не мог, ты знаешь...
- Ты не сердись, что я тебе писала дурные письма, - я не умею писать...
Иван Ильич остановился и глядел ей в поднятое к нему, молча улыбающееся
лицо. Особенно милым, простым оно было от пухового платка, - под ним
темнели полоски бровей. Он осторожно приблизил Дашу к себе, она
переступила ботиками и прижалась к нему, продолжая глядеть в глаза. Он
опять поцеловал ее, и они опять пошли.
- Ты надолго, Иван?
- Не знаю, - такие события...
- Да, знаешь, ведь - революция.
- Ты знаешь, - я на паровозе приехал...
- Знаешь, Иван, что... - Даша пошла с ним в ногу и глядела на кончики
своих ботиков.
- Что?
- Я теперь поеду с тобой - к тебе...
Иван Ильич не ответил. Даша только почувствовала, как он несколько раз
пытался глубоко вдохнуть в себя воздух. Ей стало нежно и жалко его.
37
Следующий день был замечателен тем, что им подтверждалось понятие об
относительности времени. Так, извозчик вез Ивана Ильича из гостиницы с
Тверской до Арбатского переулка приблизительно года полтора. "Нет, барин,
прошло время за полтиннички-то ездить, - говорил извозчик. |