Он поднял с земли шапку, вроде как казацкую папаху с длинным красным колпаком, с каплями крови на меху.

— А где же были мы? — почти вскричал Загурский.

— Алесь! — Жиркович отбросил папаху, бросившись к телу Александра Ивановского. Тот вытянулся на земле с также окровавленным клинком в руке. Мертвый… Тут же, рассыпав по жахлой траве золотистые волосы, лежала на спине Анне, своими большими голубыми уже ничего не видящими глазами глядя в небо… В ее руке был зажат разряженный пистолет. Дуло пистолета еще пахло порохом… Стреляли совсем недавно… Фузеи убитых солдат также все были разряжены. Однако выстрелы едва ли были слышны в голове обоза… «Что за чертовщина!» — крутилось в голове оршанского полковника… Судя по оставленным следам и ранам на убитых, нападавшие не пользовались огнестрельным оружием, а действовали саблями и ножами, причем явно добивали сраженных…

Глаза Кмитича налились слезами…

— Кто? Кто это мог сделать? Где были дозорные?

Те, кто напал на обоз, не оставили ни убитых, ни раненых, которых, судя по кровавым пятнам и следам крови на саблях девяти мертвых солдат, должно было быть предостаточно…

— Смотрите! — два солдата волокли хромающего, — видимо, раненого — молодого парня в коротком сером халате и с бритой головой. Судя по смуглому косоглазому лицу — калмыка.

— Прятался в кустах! — пнул ногой солдат калмыка. Тот упал на колени перед сапогами Миколы. Оршанский князь стоял над ним словно прикладом по голове огретый: все плыло перед глазами, все расплывалось от слезного тумана. Почти семьдесят убитых человек за какое-то мгновение! Живые люди, живые только что, уже все мертвы!.. Правильно говорил Жиркович, недобрый лес…

Молодой калмык что-то лопотал, повторяя по-русски лишь четыре слова: «Урус, нет, не моя»… Микола выхватил пистолет, приставил ко лбу перепуганного калмыка, отвернулся и нажал пальцем на курок. Сухо треснул выстрел. Молодой калмык с окровавленной головой упал на желтые листья.

— Зачем? — нахмурился Жиркович. — Он же еще хлопчик малый почти! Мы же не звери, как они. Даже не допросили…

Жиркович не договорил. Микола в истерике схватил его на грудки:

— Зачем, Рыгор, ты повел нас в этот чертов лес?

Слезы текли по щекам оршанского князя…

— Зачем, Рыгор?! Зачем этот почти хлопчик сюда пришел? Зачем мы потеряли всех этих ни в чем не повинных женщин и жидов! Что они-то сделали этим хлопчикам из далекой страны?

Жиркович не смотрел в глаза Миколы, ибо смотреть в эти разъяренные серые глаза, полные слез и ярости, смешанных с горем, было страшно. Рыгор опустил голову, ожидая мощной оплеухи. Ему было все равно. Он также считал, что заслужил сильного удара, и готов был подставить вторую щеку. «Виноват… Виноват только я один», — думал Жиркович, также готовый заплакать…

Загурский, пожалуй, единственным сохранял хладнокровие. Он молча бродил среди груд тел, словно выискивая что-то на земле.

— Это не калмыков работа, — качал он коротко стриженной головой, — или не одних их. Калмыки мелкими группами ходят, человек по двадцать-тридцать. А судя по следам тут человек не менее ста было и, похоже, с дюжину наши их положили…

Но картина боя, рисуемая опытным охотником, уже ничуть не интересовала Миколу Кмитича. Для него было главным и очевидным то, что его людей — около сорока женщин, дюжину еврейских торговцев и тринадцать солдат — убили… Калмыки ли, казаки ли, или же те и другие? Какая разница! Он, полковник армии Карла XII, не уберег тех, кого охранял! Не выполнил приказ и просьбу Левенгаупта.