Эту жуткую иллюзию, будто мертвец за ним наблюдает, создавали выкаченные, как у больного базедкой, глазные яблоки. Фалькон взглянул на фотографии. Ни на одной Хименес не был пучеглазым. Так в чем же дело?.. Все части лица у него сместились, как детали машин, одна из которых въехала в другую сзади. Обнажились белки глаз. Щеки и скулы в потеках крови. На подбородке темные сгустки. А это что такое? Что это за изящные штучки на пластроне его рубашки? Лепестки. Четыре штуки. И какие! Роскошные, экзотические, мясистые, как у орхидей, с красивой опушкой, напоминающей реснички мухоловки. Но лепестки… здесь?

Фалькон отшатнулся и полетел назад через телевизионный шнур, пропахав каблуками край ковра и паркет. Вилка выскочила из розетки, а он продолжил движение на локтях и пятках, пока не врезался в стену, у которой и застыл в прострации: ноги раскинуты, бедра подергиваются, ботинки съехали с пяток.

Веки. Два верхних, два нижних. К такому приготовиться невозможно.

– Что с вами, старший инспектор?

– Это вы, инспектор Рамирес? – спросил он, медленно и тяжело вставая с пола.

– Криминалисты ждут.

– Позовите судмедэксперта.

Рамирес выскользнул из комнаты. Фалькон тем временем успокоился. Появился судмедэксперт.

– Вы видели, что у жертвы веки отре… удалены?

– Claro,  старший инспектор. Мы с судебным следователем констатировали смерть. Я заметил, что веки у него удалены, и… все это есть в моих записях. И в записях моего помощника тоже. Такое не пропустишь.

– Нет‑нет, я в этом не сомневался… Просто меня удивило, что мне и словом никто не обмолвился.

– По‑моему, судебный следователь Кальдерон собирался вам сказать, но…

Судмедэксперт покрутил лысой головой.

– Но что?

– Мне кажется, ваш опыт в подобных делах внушает ему благоговейный трепет.

– Есть ли у вас какие‑нибудь соображения относительно причины и времени смерти? – спросил Фалькон.

– Время – сегодня утром, примерно в четыре – четыре тридцать. А причина… vamos a ver : человек он был немолодой, лет семидесяти с гаком, полный, много курил, причем сигареты без фильтра, и к тому же, как ресторатор, любил выпить. Перенесенные им физические и моральные пытки сломали бы даже молодого крепкого мужика. Хименес умер от сердечной недостаточности. Я в этом уверен. Вскрытие подтвердит это… или нет.

Судмедэксперт замолчал, смутившись под пристальным взглядом Фалькона и разозлившись на себя за то, что так по‑идиотски пошутил. Повернувшись, он исчез в дверном проеме, где тут же возникли Кальдерон и Рамирес.

– Давайте начнем, – сказал Кальдерон.

– Кто вызвал полицию? – спросил Фалькон.

– Консьерж, – ответил Кальдерон. – После того как горничная…

– …после того как горничная вошла в комнату, увидела труп, выбежала из квартиры, съехала на лифте на первый этаж?..

– …и в истерике принялась барабанить в дверь квартиры консьержа, – закончил Кальдерон, раздраженный вмешательством Фалькона. – Ему потребовалось несколько минут, чтобы добиться от нее членораздельных объяснений, после чего он позвонил по «ноль‑девять‑один».

– Консьерж поднимался сюда?

– Не раньше, чем приехала первая патрульная машина и было установлено оцепление.

– Дверь была открыта?

– Да.

– А горничная… где она теперь?

– В больнице «Девы Марии Макарены». Там ей вкололи сильное успокоительное.

– Инспектор Рамирес…

– Да, старший инспектор…

С этих слов начинался любой диалог между Фальконом и Рамиресом.