– А как у него с сердцем?

– Его врач наверняка знает точно, если жена не в курсе.

– Как по‑вашему, женщина могла поднять его с низкого глубокого кожаного кресла и пересадить на кресло с высокой спинкой?

– Женщина? – удивился судмедэксперт. – Вы думаете, все это проделала над ним женщина?

– Я спрашивал вас о другом, доктор.

Судмедэксперт напрягся: Фалькон второй раз заставил его почувствовать себя идиотом.

– Я видел, как медсестры поднимали мужчин и потяжелее. Живых, конечно, что легче… но ничего невозможного в этом нет.

Фалькон отвернулся, показывая судмедэксперту, что он пока свободен.

– О медсестрах вы, старший инспектор, лучше спросите у Хорхе, – произнес Фелипе, высоко подняв зад и уткнувшись носом в ковер, словно обнюхивая его.

– Заткнись, – буркнул Хорхе, которому это уже осточертело.

– Насколько я понимаю, в таком деле прежде всего работают бедра, – продолжал Фелипе, – а попа служит противовесом.

– Это чистая теория, старший инспектор, – сказал Хорхе. – Он никогда не применял ее на практике.

– А ты почем знаешь? – откликнулся Фелипе и, встав с колен, обхватил воображаемые ягодицы и сделал несколько быстрых движений тазом вперед‑назад. – У меня тоже была молодость.

– Не молодость, а убожество, – заметил Хорхе. – Девчонки тогда были зажаты, как устрицы в раковине, разве не так?

– Испанские  да, – ответил Фелипе. – Но я родом из Аликанте. У нас там был классный бордель. Все эти англичаночки шестидесятых–семидесятых…

– В твоих фантазиях, – перебил Хорхе.

– Да, и очень даже красочных фантазиях, – парировал Фелипе.

Приятели рассмеялись. Эти два копошащихся у его ног кретина, в чьих мозгах футбол боролся за первенство с бабами, вдруг показались Фалькону свиньями, роющими землю в поисках желудей. Он брезгливо поморщился и переключил внимание на фотографии, висевшие на стене. Хорхе мотнул головой в сторону Фалькона и беззвучно, одними губами, произнес: «Mariquita».  Педик.

Они снова прыснули. Фалькон не отреагировал. Его взгляд непроизвольно – как случалось всегда, когда он рассматривал картины, – скользил от «звездного» центра экспозиции к ее краю и наконец остановился на снимке, где Рауль Хименес обнимал за плечи двух мужчин, намного превосходивших его габаритами. Слева был начальник полиции Севильи, комиссар Фирмин Леон, а справа – главный прокурор, Хуан Бельидо. Фалькон передернулся, физически ощутив навалившееся на него бремя.

– Ага! Вот оно! – воскликнул Фелипе. – Полюбуйтесь‑ка. Лобковый волос, старший инспектор. Черный.

И тут все трое одновременно повернулись к окну, откуда донеслись приглушенные голоса и механический звук, напоминающий жужжание лифта. За перилами балкона медленно выросли двое бугаев в голубых рабочих комбинезонах: один с длинными черными волосами, собранными в «конский хвост», другой со стрижкой «под ежик» и с подбитым глазом. Они что‑то орали с восемнадцатиметровой высоты оставшейся внизу бригаде, управлявшей движением подъемника.

– А это что еще за идиоты? – спросил Фелипе. Фалькон рывком распахнул балконную дверь,

напугав двух рабочих, которые стояли на платформе, поднятой с грузовика.

– Кто вы, черт вас возьми?

– Мы из компании по перевозке мебели, – ответили те, показывая ему свои спины с желтыми трафаретными надписями: «Mudanzas Triana Transportes Nacionales e Internacionales».