Нет, этот дом не был домом Жан Клода Маршала.

Ван дер Вальк прошел в заднюю часть подвала, туда, где обычно хранится уголь. У желоба возвышалась добрая полутонна кокса, рядом штабелем были сложены нарубленные дрова. Тут же стояло несколько ящиков со щепой и стружками для растопки, лежали напиленные чурбачки и пачка старых газет. Пол был чисто выметен щеткой, стоявшей здесь же, в углу, рядом с топором. На вбитом в стену ржавом гвозде висел кожаный фартук. Все здесь буквально дышало спокойствием, размеренностью и порядком.

Печь была еще слегка теплой. Он открыл дверцу. Топка была полна пепла. Он ощутил его на своих руках и торопливо отряхнул их; серый и мертвый, пепел все еще хранил каплю тепла. Как бы то ни было, печь топили примерно часов пятнадцать назад.

Ван дер Вальк поднялся обратно на первый этаж.

В доме по прежнему царила тишина, полировку мебели покрывал тонкий слой пыли, натертые половицы пола были застелены дешевыми ковриками. Вся обстановка была чрезвычайно старомодной, провинциальной и какой то неприятной. На радиоприемнике стояла ваза с букетом; цветы еще не завяли. В одном углу стоял комод с зеркалом; здесь матушка хранила лучшие тарелки для гостей, ликерные рюмки и сувениры, привезенные сыновьями военными из Индокитая. Там же стояло шесть фарфоровых фигурок. Ван дер Вальк открыл дверцу и взял в руки одну из них; он не слишком разбирался в таких вещах, но его знаний хватило на то, чтобы определить, что это дрезденская работа периода расцвета. Этот танцующий маркиз, эта кокетливая соблазнительная девушка, обнимающая обезьянку, этот великолепный попугай – все это вполне мог быть Кендлер. И все это не могло быть куплено на социальное пособие бывшим начальником станции – эти вещицы оказались здесь стараниями Жан Клода. Это, несомненно, был подлинный Кендлер, стоивший по пять сотен футов за штуку.

Он заглянул в другую комнату. Ах… здесь побывал Жан Клод. На это указывали вещицы, явно купленные у провинциального торговца, – да, изучив их более внимательно, он окончательно пришел к выводу, что все они куплены у провинциального антиквара, специализирующегося на старинных вещицах из фермерских домов и предметах крестьянского быта. Он продает их кинозвездам из Парижа, которые желают придать своим загородным домам настоящий деревенский вид. А подлинность пятнадцатого – шестнадцатого столетий стоит не один миллион. Здесь стояло этакое сиденье у окна, аккуратное и любовно ухоженное, несмотря на свой немолодой возраст. Дерево потемнело, на нем выделялись неожиданные завитки, и линии, которые теперь темно оранжевые, были когда то желтыми. Что бы это могло быть? Возможно, сундук? Он не имел о названии этого предмета ни малейшего представления. На этой штуке была расставлена довольно своеобразная коллекция. Чтобы получше разглядеть все это добро, Ван дер Вальк встал на колени. Камни. Драгоценные камни, вставленные в оправы из дерева, бронзы, стали и горного хрусталя. Опаловая материнская порода, дикая бирюза, необработанный изумруд. Правильных названий многих из этих камней он не знал; точно идентифицировать их и сказать, откуда они родом, смог бы только профессиональный геолог. Этот нежно розовый, наверное, с Урала, а этот, такого зеленого цвета, что встречается только на павлиньих перьях, вполне возможно, из Канады, а этот аквамариновый кварц можно найти только на острове Святой Елены, а вот этот великолепный темно красный, наверное, с вулканов Пюи де Дом. Аметисты из Бразилии и тибетский нефрит, горный хрусталь большей ценности, чем равный ему по весу необработанный алмаз, опаловые яйца, которые делают горные индейцы на границе Парагвая. Берилл и сардоникс, рубин и хризопраз…

На них не только не было ни пылинки, их явно любили, они не были обыкновенными безделушками. Они хранили прикосновения пальцев греческого собирателя губок, их ощупывал слепец, ими играл китайский мандарин и забавлялись маленькие египетские мальчики.