Левон продолжал смотреть на нее широко раскрытыми глазами, потом раздраженно отмахнулся.

- Перестань дурачиться. Мы не дети. И вообще. Такими вещами не шутят.

- А я и не думаю шутить. Я ведь не случайно допытываюсь, действительно ли я умерла в тот день. Потому что именно тогда я и узнала, что смерти не существует. То есть, она, конечно, существует для живущих на земле. Но за ее порогом вовсе не глухая, черная пустота. За ее порогом есть другая жизнь. В другом качестве. И меня теперь никто в этом не разубедит.   

- Тебе могло все это привидиться. Твой мозг продолжал работать. - Щядя ее, он не сказал “агонизирующий мозг”. - Твое тело...

- Я была вне своего тела. Я смотрела на него со стороны. А потом я прошла сквозь стену и увидела тебя...

- Ах, еще и сквозь стену! Я же говорю, элементарные галлюцинации.

Не слушая его, она продолжала:

- Ты сидел, обхватив голову руками, и все время повторял одну и ту же фразу: “Ты не сделаешь этого со мной, моя Лакшми. Ты этого не сделаешь.”

Левон окаменел. Он судорожно глотнул, вобрав голову в плечи, да так и остался сидеть, будто утратил способность двигаться. Лана попыталась вывести его из ступорозного состояния. Взъерошив ему волосы, она мягко спросила:

- Теперь-то ты веришь мне? Ну же, прошу тебя, соберись. Наш разговор не окончен. Это было только вступление. Я еще не сказала тебе самого главного.

- Боже! Куда уж больше!

- Ты в состоянии меня слушать?

Он молча кивнул.

- Так вот. За мной тогда пришли. Очень красивый, похожий на святого, старец. Он назвался Проводником. Он-то первый и сказал мне, что у меня родилась девочка и что я должна вернуться в жизнь, чтобы вырастить ее. Я, кажется, возразила ему, что у меня есть и другие дети, почему именно ее. И,.знаешь, что мне ответил старец? Я помню всё слово в слово, будто мне вырезали эти слова на черепной коробке. Он сказал: “Она другая. Всегда помни об этом и храни ее, как зеницу ока. Она поведет вас по жизни своими путями”.

- И ты столько лет молчала?!

- Я же сказала, я боялась, что ты мне не поверишь, начнешь издеваться. Потом я стала замечать, что Вика и впрямь какая-то особенная. Не такая как все. Я наблюдала за ней в одиночку, больше, наверное, из желания убедиться, что все это со мной действительно произошло.  Ее феерическое окончание high school и поступление в Berkeley чуду подобны. До сих пор не могу поверить, что такое возможно за два с лишним года пребывания в чужой стране. А ее интуиция. То, что случилось сегодня, у меня вообще не укладывается в голове. Так теперь еще добавился и твой рассказ, из которого следует, что она может, как Ванга, общаться с потусторонним миром. Кто же она, наша дочь?

- Ты пробовала говорить с ней, узнать, что она сама обо всем этом думает?

- Нет. Не знаю, почему, но не пробовала. -  Теперь же меня прямо-таки распирает, а я не знаю, как это сделать.Завтра, с утра она опять укатит в свой Беркли... Вот что! Давай я сама отвезу ее в аэропорт и по дороге попробую разговорить.

- Хорошая идея... - Левон погасил свет и, довольно неуклюже, перекинулся на половину жены. - Иди ко мне, моя Богородица.

За шутливым тоном он попытался скрыть нахлынувшие на него чувства, разбуженные напоминанием о том страшном дне, когда он терял жену. Лана давно подметила эту его особенность: стесняться своих собственных чувств - к ней, к детям.

Утро было свежее и, как почти всегда в Калифорнии, ясное. Солнце еще только поднималось со своего ночного ложа, не успев потопить в синеве коралловую вуаль рассвета. Лана медленно выруливала с drive way на улицу, когда Вика, сидевшая рядом, вскрикнула:

- Ой! Смотри!

Прямо посреди проезжей части стояли, внимательно глядя на них, дикие олени. Их было трое: олень-отец, коронованный ветвистыми рогами, олениха, грациозная, стройная, и ужасно трогательный олененок с растопыренными большими ушами, нетерпеливо переминавшийся с ноги на ногу.