Изменить размер шрифта - +
Еще ниже орлиного и ласточкиного гнезд из двух глубоких ниш торчат соломинки. Тут живут каменки-плясуньи. Удивительное место! Хищные птицы обычно никогда не трогают возле своего гнезда других птиц. Быть может, в этом сказывается особый резон: когда приблизится враг, соседи дадут знать, поднимут крик и суматоху. И будто рассчитывая на этот благородный этикет, здесь собралось разноликое общество. Сколько их: голуби, поползень, каменки, ласточки — все пришли искать высокого покровительства у царя птиц.

Гряда красных скал манит продолжать поход. Мы бредем вдоль нее и будто читаем интересную книгу. Вот еще находка. Над глубокой темной трещиной натянуты беспорядочные крепкие паутинные нити. И на них — жалкие остатки прекрасных бабочек — ночного павлиньего глаза. На обтрепанных крыльях кое-где сохранились выразительные глазчатые пятна, у некоторых еще целы роскошные перистые усики и светло-серые глаза глядят, как живые. Одного за другим я освобождаю от паутины несчастливцев. Их девять и все самцы. Почему чудесные бабочки, отличные пилоты, такие сильные, большие попали в эту глубокую черную щель, завитую липкими нитями? И почему только самцы?

Ответить на этот вопрос я не в силах.

Самцы — обладатели роскошных усиков, разыскивают самок по запаху. Не мог же паук имитировать такой запах. Впрочем, может быть… Надо еще покопаться в тенетах, посмотреть на останки пиршества толстого обжоры. Так и есть! На земле лежит высосанный трупик единственной самки. Видимо, она первая, бедняжка, в ночь брачных полетов попалась в ловушку и, продолжая источать призывной запах, привлекла на погибель еще девять кавалеров на утеху пауку. Бедные бабочки!

Мы идем дальше вдоль красной каменной гряды.

Возле большого камня, лежащего ниже гряды, вьется и пляшет рой ветвистоусых комариков. Их свадебный ритуал совершается по обыденному стандарту: каждый танцор мечется в быстром темпе рывками из стороны в сторону, непостижимо ловко избегая столкновения с партнерами. Иногда в это скопище изящных танцоров взлетает светло-желтая крупная самка и падает на землю, увлекая за собою избранника.

Поглядев на комариков, я собираюсь идти дальше, но случайно спохватываюсь, откуда здесь, в сухой каменистой пустыне, почти в ста километрах от реки, могли появиться ветвистоусые комарики. Вряд ли они могли выплаживаться в прохладных и мелких, пересыхающих летом родничках, кое-где текущих по ущельям.

Взмах сачком по рою расстраивает слаженную пляску самцов, они разлетаются в стороны, и мне немного жаль этих крошечных созданий, удел которых вскоре погибнуть после исполнения своего долга.

А в сачке… Вот так комарики! Удивлению нет конца. Я вижу крошечных черных крылатых муравьев-самцов, жителей каменистой пустыни — феидоли паллидула.

Все же какое удивительное совпадение! Насекомые, принадлежащие совсем к разным отрядам (одни — к отряду двукрылых, другие — перепончатокрылых), выработали сходные правила брачного поведения и, наверное, во время эволюции приобрели и сходные органы, посредством которых рой посылает сигналы призыва самок.

Я присаживаюсь и осматриваю землю вокруг камня. Как будто никого нет. Ползет забавная личинка аскалафа, похожая на личинку златоглазки, с такими же длинными кривыми челюстями, но вся увешанная сухими панцирями муравьев — своих охотничьих трофеев.

Это только вначале показалось будто нет никого на земле возле камня. Почти всюду укрылись светлые с длинным объемистым брюшком самки феидоли. Кое-кто из них уже распростился с роскошными крыльями, сбросил их, как ненужный свадебный наряд и озабоченно снует между щебнем в поисках удобных укрытий.

Брачный полет этого муравья пустыни поздней осенью — новость. Ну что же, тем самым самкам-крошкам представляется изрядный запас времени — осень, зима, весна для обоснования собственного муравейника, до наступления жары и сухости пустыни.

Быстрый переход