Ровно в два часа зазвонил телефон. Кеша поспешил в комнату и, сложив руки на груди, не мигая уставился на Нинку.

— Здра-авствуй! — бессознательно потянула Нинка, видимо, ещё не оторвавшись от своих листков, но тут же её взгляд прояснился. — Подожди, не нервничай, сейчас разберёмся. Ты давай по порядку. Какие пластинки? Хочешь, я с ним поговорю? Ну, хорошо, хорошо. А если в конце недельки? У меня тут… в общем, я сейчас не очень могу. Ну, целую! — Нина положила трубку и уже готова была снова нырнуть в свои бумаги, Кеша схватил её за руку.

— Эт-то ещё кто? Какие пластинки? — зверея, спросил он.

Она отодвинулась со стулом от стола, ткнулась головой ему в живот, засмеялась.

— Ты чего это, уж не ревновать ли вздумал? — Она не спешила объяснить ему, что к чему. А ему уже и надо было не очень, его обдало, как штормовой волной, её теплом. Он положил обе руки на её узкую цветную спину. — Да это сослуживица моя. У неё мальчишка пятнадцати лет, понимаешь? Учиться не хочет, с утра до ночи крутит пластинки да ещё связался с какими-то взрослыми ребятами, она боится, не спекулянты ли…

— Ну а ты при чём? — спросил Кеша, уже умиротворённый и благодушный.

— Как это «при чём»? Я знаю его с двух лет, в английскую школу его устроила, учила писать сочинения. Мальчишка — пушистый.

— Что-что? — удивился Кеша. Но она засмеялась, ничего не объясняя. Потёрлась об него головой.

Кеша поднял её на руки, понёс. Нинка, обхватив его голову, продолжала весело что-то рассказывать, он пытался вслушаться, но его волновал её голос, а смысл того, что она говорила, не доходил. Нинка была совсем невесомая, ему казалось, она сейчас оторвётся от него и улетит в раскрытую балконную дверь.

Снова зазвонил телефон. Нинка попыталась вырваться, а он не пускал.

— Почему до двух часов никто не звонил, а как наступило моё время, загоношились?

Телефон звонил пронзительно.

— Потому что все знают, до двух я работаю. Пусти!

Кеша ещё крепче сжал её. Телефон звонил настойчиво, долго, а потом перестал. Минуту помолчал и снова резко зазвонил. Нина жалобно сморщилась.

— Пусти, а? — Он отпустил её. — Алло! — И уже не ему, весёлым голосом: — Здравствуй! Давай поправки. Читай помедленнее. — Нинка слушает, склонив голову на плечо, пишет что-то на отдельном листке. — Фразы как фразы, вполне приемлемые. Обе нужны. Подумаешь, корректоры говорят. Читай дальше. Погоди, вот эту режь, так и быть. Как себя чувствую? Превосходно. Скоро приду. А тебе что, надоело вкалывать за меня? Потерпи. Да не волнуйся ты, обойдётся. Отложи на месяц, ты же можешь сейчас сдать Сысоева, вот и сдавай, а мою оставь. Соскучился? — Нинка звонко засмеялась. — Я тоже соскучилась.

— Эт-то по кому ты соскучилась? — спросил сердито Кеша, и Нинка поспешила положить трубку. В нём вспыхнула злоба, от которой красным застлало глаза. — Мне ты не говоришь таких слов. По мне ты не соскучилась, да? — Он схватил её за плечо. Он не понимал, как это так получается, но чувствовал: Нинка ему не даётся. С незнакомыми ему людьми, с целым миром она словно перевязана телефонными проводами. А он тут зачем? Резко повернул её к себе. Едва сдержался, чтобы не швырнуть её со всей силы на пол. — Эт-то по кому ты соскучилась?

— Что с тобой, Кеша? — спросила удивлённо, участливо, ничуть не испугавшись его свирепости.