— Господи, помоги ей! — воскликнула Мелатиса. — Когда я покидала Зерай, она была в безопасности и уже чувствовала себя лучше.

Потом все уселись на грубые скамьи на галерее, и один из солдат Тан-Риона принес орехи, черный хлеб и вино. Эллерот, выглядевший изнуренным до крайности, посочувствовал насчет ран Кельдерека, а затем стал расспрашивать о погребении Шардика.

— Ваши солдаты сделали все возможное, чтобы помочь нам, — отвечал Кельдерек. — Они и селяне. — Не желая вдаваться в подробности, он задал встречный вопрос: — Так вы пришли из Кебина? Должно быть, двигались скорым маршем? Ведь Шардик умер всего три дня назад.

— До Зерая известие дошло в тот же вечер, а Кебина достигло еще до полудня следующего дня. Двадцать лиг за двое с половиной суток — разве это скорость для человека, мысленно уже похоронившего своего сына и наследника, но вдруг вновь его обретшего? С другой стороны, местность здесь труднопроходимая, сам знаешь.

— Но вы же еще и часа в Тиссарне не пробыли, — подала голос Мелатиса. — Вам следовало поесть и отдохнуть, прежде чем удостоить нас своим визитом.

— Напротив, — ответил Эллерот. — Я бы и раньше явился, когда бы не мое тщеславие, увы, заставившее меня немного задержаться, чтобы вымыться и переменить платье, хотя, честно признаюсь, я не ожидал встретить здесь одну из прекрасных жриц Квизо.

Мелатиса рассмеялась, как девушка, привычная к шутливым поддразниваниям и умеющая отвечать на них той же монетой.

— Тогда к чему спешка? Или йельдашейские аристократы все такие щепетильные до мелочей?

— Йельдашейские, сайет? Я из Саркида Трех Снопов. — Потом Эллерот посерьезнел: — Для спешки у меня была веская причина. Я полагал, что ты, Крендрик, заслуживаешь того, чтобы принять мои благодарности и услышать мои новости возможно скорее.

Кельдерек ничего в ответ не сказал, и после паузы Эллерот продолжил:

— Если ты все еще опасаешься за свою жизнь — прошу, не надо. Когда в Кебине я говорил, что в следующий раз мы тебя непременно убьем, никто же не знал, что ты разделишь тяготы рабства с наследником саркидского бана и сыграешь не последнюю роль в его спасении.

Кельдерек резко встал, отошел на несколько шагов и остановился спиной к ним, глядя на Тельтеарну. Тан-Рион недоуменно вскинул брови и приподнялся с лавки, но Эллерот покачал головой и — в ожидании, когда Кельдерек овладеет собой, — взял за руку Раду и тихо заговорил с ним.

Повернувшись наконец, Кельдерек резко спросил:

— А вы помните, что именно я повинен в страданиях вашего сына и смерти маленькой девочки?

— Отец еще не знает про Шеру, — сказал Раду.

— Если ты испытываешь раскаяние, Крендрик, я только рад этому, — произнес Эллерот. — Я знаю, что ты много страдал — вероятно, больше, чем возможно помыслить, ибо настоящие страдания творятся в душе и муки совести — тяжелейшее из них. Я тоже страдал, терзаемый горем и страхом, поскольку на протяжении долгих недель считал, что навсегда потерял сына. Теперь мы трое — он, ты и я — обрели свободу, и я не настолько низок, чтобы не испытывать благодарности к бедному медведю, который вышел живой из Избоины, как мать владыки Депариота, или таить зло на человека, ставшего другом моему сыну. Нас всех примирила смерть Шардика — священная смерть, каковой нам надлежит ее считать. Но у меня есть еще одна причина желать твоей дружбы — причина политическая, если тебе угодно.