|
Даже Клавин котенок Клубок катался по траве, сражаясь с собственными галлюцинациями. Федор пришел через месяц: похудевший, усталый, в том же бормотании. - Тихо все, Клава? - спросил он. - Все быльем поросло, Федя, - чмокнула Клава, - Дед Коля хотел повеситься, да веревка оборвалась. - Ну-ну, - ответил Федор и пошел в сортир. Обосновался он в одной из четырех Клавиных комнат. Выходить почти не выходил, только тупо сидел на постели, и бормотал на гитаре свои жуткие песни. - Мой-то веселый стал, - похотливо усмехалась в себя Клава. - Его хлебом не корми, только дай почудить. Иногда она осторожно приоткрывала дверь и, сладостно пришептывая, пристально наблюдала за Федором. Ей нравилось, как он бродил по комнате от стула к стулу или, опустившись на четвереньки, лез под кровать. А Соннов между тем искал исхода. Не зная соотношения между собой и миром, он тем не менее уже поводил носом: нет ли где в этом туманном мире очередной жертвы или "покоя", как иногда говорил Федор. Однажды он проспал очень долго, утомленный бессмысленным и длинным сновидением про бревно. Клава разбудила его. - Я молочка тебе принесла, Федя, - сказала она. - А потом новость: в верхней комнате у меня жиличка. Из Москвы. Временно, на лето. От Семена Кузмича, знаешь. Ему-то не стоит отказывать. Федор оторопело уставился на нее. - Только, Федя, - присев около брата, чуть даже не облапив его, добавила Клава, - чтоб насчет игры твоей - удушить там или прирезать - ни-ни. Тут дело сразу вскроется. Ни-ни. Я знаю, ты меня слушаешься, иначе б не взяла ее... - Но, но, - пробурчал Федор. Клава, вильнув личиком, ушла. Днем в доме никого не осталось: все ушли по делам, Петенька же был не в счет. Жиличка Клавы - стройная, изящная женщина лет двадцати пяти - одна бродила по двору, принадлежа самой себе. Федор стоял у своего окна, за занавеской, и пристально, сжав челюсть, смотрел на нее. Штаны у него чуть спустились и он придерживал их на заднице одной рукой. Женщина - она была в простой рубашке и брюках под мальчика - сделала ряд изящных движений и вдруг в ее руках оказалась... скакалка, и она стала быстро, сладенько поджимая ноги, прыгать по одинокому двору, окруженная высоким забором и хламом. Это привело Федора в полное изумление. Потом женщина, перестав скакать, прилегла на скамейку. Она так упивалась солнцем или скорее собою, греющейся на солнце, что тихонько приподняла край рубашечки и стала поглаживать себя по голому животу. Федор полез за биноклем; наконец достал старый, театральный бинокль и, нелепо приговаривая, стал рассматривать лицо этой женщины. Оно тоже ввергло его в недоумение. Женщина между тем встала и, задумавшись, брела по траве. |
