|
Затем в пустоте возник рой невесомых фиолетовых блесток, который постепенно густел и сплачивался в нечто хоть и хрупкое на вид, но вполне материальное. Формой своей это новое порождение чужого мира напоминало чашечку цветка — фиолетовый тюльпан размером с доброе ведро. Загадочный цветок, естественно, лишенный стебля, неподвижно висел в воздухе. Несмотря на разницу в форме, он имел явное сходство с настырной лиловой стрекозой. Общая полупрозрачная природа сказывалась, что ли. Но кое в чем два этих создания сильно различались. Стрекоза была вольным детищем эфира, а в цветке ощущалось что то утилитарное. Так свободно реющий в поднебесье голубь отличается от курицы несушки. Некоторое время ватага с удивлением и даже опаской разглядывала этот новый феномен. — Вы заметили, стоит нам только засесть за еду, как сразу появляется какая нибудь местная тварь? — пожаловалась Верка. — В конце концов это неприлично. — А если они и в самом деле голодные? — жалобным голоском произнесла Лилечка. — Можно, я ее шоколадкой угощу? — Еще чего! — фыркнул Смыков. — В шоколадке калории содержатся. Их беречь надо. Разве напасешься шоколада на всех нахлебников. Им только дай потачку… Тучей слетятся. — Тогда хоть печенья, — настаивала Лилечка. — Обойдется, — Зяблик щелчком послал в сторону цветка окурок самокрутки. — Пусть хоть за это спасибо скажет. Фиолетовая чаша, конечно же, ничего не сказала, однако качнулась в воздухе и ловко поймала окурок. — За малинку пошел! — ухмыльнулся Зяблик. — Знаете, как мы пацанами развлекались? Поймаем жабу потолще и засунем ей в пасть зажженную сигарету. Она ее тягает, давится, но выпустить из себя дым почему то не может. Будто бы ниппель какой у нее в глотке. Как футбольный мяч раздувается. Некоторые даже лопались, честное слово. — Я думала, тебя дебилом жизнь сделала, — сказала Верка с сочувствием. — Алкоголизм, контузии там разные. А ты, оказывается, и в детстве редким придурком был. — Эй, что такое! — Цыпф с шумом втянул в себя воздух. — Горит где то! — Хреновина эта новоявленная и горит, — Зяблик вскочил на ноги. — Неужто от бычка занялась! И действительно, из фиолетовой чаши столбом валил дым, куда более светлый, чем окружающие сумерки. Прежде чем ватага приблизилась к месту загорания, Смыков успел отчитать Зяблика за преступное головотяпство, а тот в ответ пообещал спалить при случае весь этот паскудный мир или хотя бы половину из его треклятых измерений. Неизвестно, как развивался бы столь конструктивный диалог в дальнейшем, если бы оба приятеля разом не утратили дара речи — так глубоко было впечатление, произведенное на них видом фиолетовой чаши, до краев наполненной дымящимися окурками. Противно пахло дрянной махоркой и горелой бумагой. — Вот так пепельница! — присвистнул Зяблик. — Крупный перекур тут проводился. Не меньше чем дивизией. — Что за фокусы опять! — Смыков, разгоняя дым, махал обеими ладонями. — Действительно, фокусы! — Цыпф тщательно сравнивал между собой окурки. — Одинаковые. Тютелька в тютельку. Понимаете, в чем тут дело? — Понимаем, — Верка не скрывала своего огорчения. — Если бы разрешили Лилечке бросить сюда шоколадку, был бы у нас сейчас пуд шоколада. — Быстрее! — приказал Зяблик, горстями выбрасывая наружу окурки. — Выгружай! Даже для пяти пары рук работы было более чем достаточно, тем паче что тлеющая махорка обжигала пальцы, а дым ел глаза. Едва только волшебная чаша освободилась (под ногами теперь сияло и дымилось, словно ватага по примеру легендарных нестинаров собиралась плясать на углях), как Верка боязливо сунула в нее плитку прессованных орехов, на всякий случай освобожденную от обертки. Ждать результатов пришлось недолго. |
