Поговорил с ним и отпустил с богом назад в камеру. И наливок Васькиных отправил, чтобы психологические травмы заливал.

Дальше пришел черед пленных ляхов. Но прежде приказал привести Мартина Стшемпинского, после смерти епископа Олесницкого занявшего место главного сторонника Казимира Варенчика, несовершеннолетнего сына Ягайлы.

Чем-то похожий на Тараса Бульбу поляк стоял спокойно, смотрел прямо. Вот этим спокойствием он мне даже нравился. Умный и опасный, чертяка, но с такими и надо договариваться.

— Скажи, что вы сделали бы со мной, ежели взяли, как я вас сейчас?

— Это как Сейм решил бы, — спокойно ответил Мартин. — Скорее, как благородному, сняли голову. Лично я был бы против. Но воли бы ты уже не увидел.

— Хорошо, что правду сказал. А что мне сделать с тобой?

— На то воля Господня! — слегка дрогнул голосом поляк. — Хотя он оставил нас.

Я помолчал, смотря на потрескивающую восковую свечку в шандале, а потом тихо сказал:

— Отпущу тебя и остальных.

— Что хочешь? — быстро поинтересовался лях.

— От тебя — ничего. Я оставлю на литовском княжении Михаила, сына Сигизмунда, русские княжества ко мне отойдут. Вы все это признаете, я признаю сына Ягайло на польском троне, вступлюсь за вас пред Тевтонским орденом и подпишем тройственное мирное докончание на пять лет. Поддержишь сие, как регент при наследнике?

— Поддержу, — после недолгой паузы согласился Мартин. — Сейм будет против, но я продавлю. Нельзя нам пока воевать.

— Пока?

— Пока, — твердо ответил Стшемпинский.

— Хорошо, остальных ваших отпущу за выкуп. И все в Польше узнают, что именно ты договорился со мной освободить цвет польской шляхты. Поможет это тебя занять достойное положение среди твоих? Поможет. Но прежде пусть дадут клятву выплатить долг при католическом священнике. А ты гарантом будешь. Идет?

— Идет...

Гребанная политика...

Пока уговорился с пшеком, семь потом сошло. Вот честно, для меня легче воевать.

После Стшемпинского приказал тащить к себе остальных ляхов, договариваться о выкупе, а для клятвы приволокли местного бискупа.

бискуп — католический епископ.

Но позвал всех скопом, решил сыграть на гоноре.

— Сколько дашь за себя? — ткнул пальцем в первого. — Чего ты стоишь?

— Пятьсот дукатов! — задрал нос тот и повел по своим горделивым взглядом, мол, смотрите!

По итогу, сумма выкупа за отдельных доходила даже до тысячи, но меньше пятисот никто не дал. Гонор, мать его ети, хоть стой хоть падай со смеха. Клятвы заверил католический священник, дальше обговорили сроки и обязательства, а потом я отправил гордых ляхов опять в темницу.

Так и провозился до поздней ночи, вымотался чуть ли не до заикания. Наскоро омылся и уже стал собираться лечь отдельно от Зарины, чтобы мозги перед сном не пудрила. Наведался, быстро поговорил и пошел к себе. Только стал ложиться, как послышался топот и дверь в покои с треском выбили.

Кто и сколько напали, в полумраке так и не понял, но понял, что пришли явно не пожелать спокойной ночи.

— Твою мать! — ринулся к сабле, выхватил из ножен, отмахнулся от первых ударов, но меня тут же сбили с ног.

— Проклятый схизматик! — кто-то тучный навалился сверху и яростно хрипя начал тыкать кинжалом.

Плечо и предплечье резанула острая боль, я взревел, обхватил его за шею и резким рывком сбросил с себя.

Парировал тычок саблей, и секанул над полом, срубив еще кого-то, но тут же схлопотал еще раз — клинок с противным скрежетом скользнул по ребрам.