Батюня Отруба занимал весьма ответственную должность: ведал сбытом лучших чехословацких машин за границу, клиентура у него была самая изысканная, до некоторой степени в руках у батюни Отрубы было то, что гордо именуется государственным престижем, лишь один неосторожный шаг - и уже нанесен вред государственному престижу из-за твоей неосторожности. Так что батюня Отруба, если хорошенько поразмыслить, не имел права на собственные чувства. Находясь на службе, он не мог предаваться воспоминаниям (ибо, как известно, воспоминания могут завести человека ух как далеко!), он сидел в своем бюро за небольшим аккуратным столиком, как олицетворение приветливости, доброжелательства и любезности, на его круглом лице всегда сияла искренняя улыбка, которая свидетельствовала не только о кротком характере батюни Отрубы, но в значительной мере служила также вывеской бюро для продажи чешских машин иностранным заказчикам.

И проходили перед батюней Отрубой представители племен и народов, проходили мимо его столика, перебрасывались с ним двумя-тремя словами, каждый брал от него немножко улыбки и отвечал на нее собственной улыбкой, дозируя ее в зависимости от темперамента, традиций, а также и от настроения, вызванного выгодой проведенной операции.

Бывали иногда курьезы, недоразумения, трудности, но батюня Отруба старался повести дело так, чтобы уладить все наилучшим образом. О его долготерпении можно было составить целую книгу. Однако речь идет не об этом.

Речь о том, что в одно летнее утро перед столиком батюни Отрубы остановилась не совсем обычная цара. Крепкий белокурый мужчина в безукоризненного покроя костюме из модного мохнатого материала, мужчина с красивым лицом, которое портили только слегка водянистые, неприятно-прозрачные глаза (впечатление было такое, что когда заглянешь в такие глаза, то увидишь, что делается у того белокурого толстяка позади затылка), а рядом с мужчиной - рыжеватая женщина, как будто бы и не так красива, но чем-то очень привлекательна, с таким зарядом женственности во всех изгибах тела и в движениях, что даже батюня Отруба поднялся из-за столика чуть торопливее, чем это он делал обычно, потя-нулся рукой к воротничку, чтобы пощупать, хорошо ли завязан галстук, но вовремя спохватился, положил руку на стол, как это делал всегда, улыбнулся посетителям и пригласил их сесть.

Мужчина поблагодарил, женщина стрельнула глазами на батюню Отрубу, стрельнула туда и сюда по комнате, и батюня Отруба подумал: «Ну и юла!», на миг выпустив из внимания ее мужа, а когда сосредоточился, то услышал, что его посетитель говорит на хорошем немецком языке. Еще через минуту батюня Отруба узнал, что его посетители - из Федеративной Республики, и весьма удивился, когда немец сказал, что хочет купить шкоду последнего выпуска, так как очень много слышал об этой машине и его давнишней мечтой было ее приобрести. И вот, хотя батюня Отруба не имел права на подозрение, он вдруг заподозрил немца в неискренности. Ибо западные немцы только и знали, что похвалялись своими фольксвагенами, мерседесами и оппелями, а чтобы покупать чешские машины - это им и в голову не приходило! Уж кто-кто, а батюня Отруба знал это хорошо, ибо сидел на этом. Немец говорил что-то дальше, врал, если точнее сказать, а батюня Отруба между тем чувствовал, что не только подозрение овладевает им, но и еще какое-то новое, давно забытое ощущение. Прежде всего он с испугом заметил, как с его лица сползает улыбка. Женщина прикипела взглядом к батюне Отрубе, она видела, как меняется его лицо, он сам это знал, но поделать ничего не мог. Он становился суровее на глазах, суровее с каждым мгновением. Его кроткое лицо становилось твердым каждой своей черточкой, безжалостно твердым. «Разрази меня гром, но я где-то видел этого человека! - подумал батюня Отруба. И сразу же подумал еще: - Не будь нюней, ты не за кружкой пива у Франтишека, ты на государственной службе, мало ли кого ты видел за свои полсотни с гаком лет! Твое дело продавать машины и выручать за них валюту, хотя бы ее приносил сам дьявол из ада».