Душегубы - санитар Гринь и словак Игнац, которые всегда выполняли смертные приговоры, подскочили к обреченным, стали срывать с них оружие и одежду. Одежда тут ценилась превыше всего.

И пришелец поп стоял посреди землянки, расставив длинные ноги и заложив руку за борт черного сюртука, с неприкрытой издевкой вычитывал последнюю проповедь для тех троих: «Поскольку следует различать троякое познание бога -через доказательство, путем веры и через бессознательное, - то какой же из трех видов дает человеку наивысшее блаженство? Познание через доказательство доступно лишь немногим, близким к науке. Ваши же головы темные, как дымоход изнутри. Познание путем веры тоже не может дать вам блаженства, ибо оно состоит преимущественно в деятельности разума, которого вы начисто лишены, раз не смогли распознать посланного вам слугу божьего и издевались над ним. Итак, только бессознательное познание даст вам блаженство. А поскольку это возможно лишь на том свете, то мы и отправляем вас туда, где блаженство ваше будет постоянным и совершенным. Аминь!»

Бандиты бросились в ноги капеллану, целовали ему сапоги, он бил их, не глядя, отступал, высоко поднимая ноги.

- Взять! - крикнул Гриню и словаку.

А куренной Гром довольно хмыкал: подходящего капеллана прислали ему в помощь!

6.

Почему женщины должны расплачиваться за войну одиночеством? Мужчины гибнут на полях битв, а женщины остаются осиротевшие, покинутые, и вид таких женщин печальнее, чем руины древних городов. Они как те битые черепки, что выкапывают археологи: могут пробуждать какие-то воспоминания, но не применяются ни для какого употребления. Конечно, это только тогда, когда женщина сиднем сидит и превращается в старый черепок. А она, Гизела, не хотела прозябать в одиночестве. Война кончилась, ее Вильфрид не вернулся. Не вернулся он и тогда, когда уже, казалось, вернулись все: неудачники, пришедшие домой с пустыми руками, и те, кого победители называют военными преступниками. Ее Вильфрида не было, он не подал весточку, не значился ни в каких реестрах: ни среди мертвых, ни среди героев, ни среди преступников. В конце концов, к последним он никогда не относился, она верила в его счастливую звезду, в его способности, в его солидность, в его умение жить. Да, жить!

Никогда не забывала она о том, что нужно быть жадной к жизни, неудержимо, бешено жадной. Никогда не забудет, как в сорок четвертом, когда вдруг перестали приходить письма от Вильфрида, когда Германия зашевелилась от первых обозов беженцев с востока, она тоже не выдержала и бросилась за Рейн к родителям в небольшое селение на плато Ейфель. Надеялась в родном затишье пересидеть смутные времена и хоть немного развеять непереносимое одиночество.

Младшая сестра Ирма, несмотря на свои восемнадцать лет, сохранила почти детскую наивность и не могла понять тревоги Гизелы. Она боялась войны, боялась выстрелов, содрогалась от взрывов бомб, от гула американских воздушных армад - остальное ее не тревожило.

- Боже мой, какая ты еще глупенькая, Ирма, - сказала ей Гизела. - В твои годы я уже…

- Когда началась война, мне было тринадцать лет,- напомнила ей Ирма.

- И ты хочешь сказать, что тебе и до сих пор тринадцать?

- Да, - ответила шепотом сестра.

- Глупости! Я возьмусь за тебя и научу жить! - пообещала ей Гизела.

И как раз тогда в их село вошли американцы.