— Компрессор из строя вышел!

Бригадир Катаманов сказал жёстко:

— Такое начальство двадцать раз надо прогнать! Почему им всё сходит с рук?

Сменный мастер закряхтел, полез наверх.

Бригадир приказывает:

— Закрывай воздух!

Замолчали все молотки, тихо, странно стало в шахте. Это бригадир решил сэкономить сжатый воздух, чтобы дать побольше воздуха одному молотку.

Он сказал звеньевому:

— Метёлкин! Сделай мне козлы вот такой высоты.

Метёлкин быстро сбил из досок козлы. Влез Николай Трифонович на козлы, слушает, слушает в тишине. Потом просиял:

— Слышу! С той стороны работают в четыре молотка. У них воздух сильный, на четыре молотка хватило.

Тут и все услышали: с большой силой работают проходчики четырнадцатой шахты, весь грунт трясётся над забоем.

И тогда бригадир берёт единственный молоток и начинает пробиваться навстречу. Его молоток трещит, и больше ничего не слышно. А он кричит вниз:

— У них затихло! Слушают, где я работаю!

Все услышали, что он на верхней части забоя, стали рубить тоже вверху, у потолка.

А под козлами все замерли. Волнуются рабочие. Сбойка — это результат. Сбились — значит, верно шли и завершили большой отрезок подземного пути.

Через десять минут проходчики тринадцатой и четырнадцатой увидели друг друга: отвалился последний кусок породы и получилась дыра. Вынырнули из дыры — лица чумазые, смеются. Стали пожимать друг другу руки, радовались и кричали такое замечательное слово — сбойка.

Бригадир четырнадцатой говорит Катаманову:

— Когда мы узнали, что четыре метра остаётся, пригорюнились, думали: «Разве пройти целых четыре метра за одну смену? Нет, не будет сегодня сбойки».

А Серёга стоит рядом с бригадиром и говорит так, как будто уж он-то ни в чём не сомневался:

— Наш дядя Коля до всего додумался! В мягкой породе конурочку сделал. А уж от конурочки он и до твёрдой породы добрался и пробил её. Два дня думал! Сегодня в столовой чуть шляпу в щи не уронил. Качать бригадира!

А где там качать? В шахте теснота. Да ещё киносъёмка со своей аппаратурой приехала снимать исторический момент. И журналист с фотоаппаратом. Щёлкает и говорит напористо:

— Не толкай меня под локоть. Снимок должен сегодня быть в газете. Не толкай, говорю, под локоть. Обрадовались, черти!

— Качать журналиста!

Кто-то постучал в окно

Катя представила себе, как качали журналиста. Взяли за руки, за ноги и стали подбрасывать. Она видела один раз, как качали ударника на первомайской демонстрации. Он взлетал над толпой, из кармана сыпалась мелочь.

— Вот, Катерина, вся история про сбойку, — сказал отец. — Что же тут расскажешь? Поработали и сбились. Дали нашей бригаде премию — кому отрез на костюм, кому часы.

— А тебе, папка?

— И меня не забыли. Предложили путёвку на курорт к Чёрному морю.

— А что же ты не поехал?

— Не поехал, и всё. Было много работы. Ты думаешь, сбойка прошла, и отдыхаем? Нет, милая моя. Сбились, порадовались, покричали — и перешли на другой участок. Надо дальше рубить породу.

— И долго так будет, папка?

Он помолчал, подумал и сказал серьёзно:

— А всегда.

Тихо в квартире. Соседка тётя Ксения включила радио, за стенкой играют марш.

— Спать, Катерина! Завтра рано вставать!

Катюша стелит отцу на высокой кровати с никелированными шарами, а себе на диванчике. Она щёлкнула выключателем и спросила в темноте:

— Папка, а завтра ещё расскажешь про метро?

Отец не отвечает.