«Всё-таки Мишка очень умный, — думаю я, — даже умнее Леденчика, хотя Леденчик умеет сочинять стихи».

— А этими ядрами из чего стреляли? — деловито спрашивает Борис с чужого двора. — Из винтовки, что ли?

— Сказал — из винтовки! Пятьсот лет назад разве были винтовки? — смеётся Леденчик. — Винтовки!

Борис обижается:

— А ты будто знаешь? Смеёшься, а не знаешь. Ну, скажи, скажи.

Леденчик молчит. Потом говорит:

— А зачем мне говорить? Мишка, рассказывай, чего ты не рассказываешь?

— Я рассказываю. Ядрами стреляли из пушек. Знаете, где был пушечный двор? Сказать? Там, где остановка автобуса около Большого театра, на том самом месте. А было это пятьсот лет назад. Там делали пушки и ещё эти, как их… Сейчас скажу.

Мишка раскрывает тетрадь, подходит поближе к воротам, где висит фонарь.

— Вот написано. Пушки и ружья, которые назывались «пищали».

— Ха, пищали, — фыркает Сашка Пучков. — Чего это они пищат?

— Перестань, — строго говорит Пучкову Таня, и он перестаёт.

— Пищали не пищали, — объясняет спокойно Мишка. — Они стреляли, пищали и пушки носили имена, как корабли: «Острая», «Соловей», «Четвертная змея большая», «Верховая обезьяна».

В этих названиях было что-то мужественное, таинственное, немного сказочное и грозное. «Четвертная змея большая».

Мишка спрятал тетрадь за пазуху и сказал:

— Ядра были сначала каменные, потом железные. А уж потом стали делать ядра из чугуна.

— «Верховая обезьяна», — сказал Пучков. — Подумаешь!

Тут вышла Мишкина бабушка, молча подошла к нам взяла Мишку за руку и увела домой.

Леденчик вдруг сказал:

— Я стих сочинил только что.

Таня Амелькина сказала, что Леденчик настоящий поэт. А Пучков сказал, что он вчера тоже сочинил стихи, только он их забыл.

Живите у нас

Мы с Мишкой несёмся по бульвару, он летит и тянет меня за руку. Никогда я не смогла бы бежать так быстро, если бы Мишка не тянул меня за руку.

— Скорее!

Чуть не сбили женщину с большой корзиной.

— Летят, как на пожар!

— А мы и так на пожар. Разве вы не слышали? Пожар в шахте!

Женщина что-то отвечает, но она уже далеко.

С утра в кессоне появился мощный плывун.

— Поднимай давление! — распорядился инженер.

Давление подняли, надеялись, что плывун остановится. А он не остановился. Поток песка и воды напирал с громадной силой.

— Ещё поднять давление!

Подняли до двух с половиной атмосфер. Это очень много. В кессоне стало жарко, больше сорока градусов. Воздух стал серым, друг друга не видели, и дышать было тяжело. Но и при этом давлении не удалось удержать плывун. Вода и песок неслись сверху на работающих людей, обливали их потоками грязи, забивали нож щита, не давали ему проходить. Щит не двигается вперёд, лезет вверх. Но люди упорнее самого упорного плывуна. Самую мощную часть плывуна уже прошли, вода приостановилась, плывун успокоился. И вдруг через час прибежал к инженеру Тягнибеда, парнишка-подсобник. Кричит: «Пожар в кессоне!» Загорелась пакля, которой законопачивают швы. Что может быть страшнее пожара в кессоне! Кессон — закрытая камера, там сжатый воздух, а значит, избыток кислорода, огонь при избытке кислорода распространяется быстрее.

В кессоне рабочие. Тягнибеда бежит к шлюзу кессона. Огонь бушует, картина страшная: свист воздуха, дым, копоть.