Земли видно не было. Её застилали облака. Тот самый туман, в котором таяли очертания соседнего небоскрёба. Равновеликого с тем, внутри которого мы путешествовали (между прочим, это была ещё не крыша — мы вообще лифтами преимущественно спускались, а не поднимались) … И соединял их мостик из металлической паутинки.

Я коротко, по-бабьи, взвизгнул. Откачнулся назад, на площадку: какая-никакая, а твердь. На подгибающихся ногах отковылял к стене. В штаны не напустил, и то слава богу.

— Что с вами? — Он стоит над бездной и, вот же подлость, даже руками за бортики мосточка не держится. Как на проспекте, мать его! — Вам плохо?

— Мне замечательно, — сиплю я, исходя испариной, несмотря на общую холодрыгу и сильный, пробирающий до костей ветер. — Я в восторге… Всю жизнь, знаете ли, мечтал………

— Да бросьте, — говорит он сконфуженно. Явно ломает комедию. — Каких-то дохлых шестьсот саженей…

Чтобы успокоиться, мысленно делаю пересчёт. Таблица умножения вспоминается с трудом. Тысяча… даже тысяча двести метров. Японцы, помнится, собирались возвести не то башню, не то домик высотой в километр.

— Мы что, в Японии?

— Помилуйте, разве в коридоре вам повстречался хотя бы один японец? — веселится он. — Ну разве что якут… В России мы, в средней полосе. Саратов — помните такой город? Там ещё «парней так много холостых». Так вот это, — он тычет пальцем в мою сторону, — называется «Саратов-12», а то, куда вы отказываетесь проследовать, соответственно «Саратов-13». Может быть, вы верите в несчастливые числа? Смею утверждать как постоянный обитатель тринадцатого дома, количество неприятностей на единицу объёма там не превышает общепринятых международных норм.

— Что же, иных путей сообщения вы не могли выдумать? — кажется, ко мне возвращается обычный сарказм.

— Чем плохо? — пожимает он плечами. — По свежему воздуху — он тут и вправду относительно свежий! — пешочком, топ-топ… Акрофобией… боязнью высоты никто из нас отроду не страдал, да и тропинка прочная, — он топает по ажурному донцу, и по всей конструкции катятся волны. — Танк можно было бы пустить, только габариты не позволят, а вот велосипед — запросто. Есть, впрочем, магнар… магнитопоезд. Но это ещё ниже. Можно было бы взять дельтаплан и половить восходящие потоки, они здесь на славу. Но мне это уже как-то по чину неприлично, а вы, как я подозреваю, дельтаплан видали только на картинках. Или как там у вас пелось: «Вот я надену два крыла…» Не помните? Чрезвычайно кудлатый молодой человек в костюме, специально подчёркивающем гениталии, как бишь его…

— Отчего ж не подчеркнуть, коли есть что, — ворчу я.

— И потом, здесь попросту рукой подать до моей квартиры, она же — мой офис. Я рассчитывал продолжить беседу в домашнем комфорте, у комелька. В темпоральной клинике вам, я знаю, неуютно. И чересчур светло, и чересчур холодно. Тем более, что делать в ней вам больше нечего, первичное обследование закончилось обнадёживающе…

— Какое ещё обследование?!

— Ну, мы же не просто так беседовали. И я к вам присматривался, и кроме меня — ещё человек десять, да и кресло, в котором вы обретались, тоже не совсем кресло, а скорее комплексная система физиологического мониторинга… А у меня вам непременно понравится. Полумрак, свечи. Тихая музыка, старинный клавесин… Уверяю вас, такого клавесинного концерта вам слышать не доводилось. А как вам, к примеру, неизвестный Вивальди — Третья соната для лютни и скрипки? На мой взгляд, лютня звучит намного благороднее и естественнее клавесина, даже если переложение делал сам Бах… Вы как считаете, Вячеслав Иваныч? Или для вас любой Вивальди — неизвестный?

— Предпочитаю Ричи Блэкмора.