Поэтому я постоял возле манекена и не дотронулся до него. Как говорится, от греха подальше — если не знаешь, какую дорогу выбрать, выбирай ту, в которой, ты уверен, меньше поворотов.

Все же, будь у меня напарница женского пола, это резко изменило бы положение дел. Тогда в принципе не так бы я и торопился узнать, что за миссия мне уготована. С живой спутницей не заскучаешь… Такую иллюзию я себе придумал. О, это стало одной из моих излюбленных фантазий! Воспаленный мозг иногда вдохновенно живописал идеалистическую картинку, будоража изголодавшееся тело.

Изголодался я и по общению, и по плотским утехам. И даже не разбирал, по чему — больше. Впрочем, секс тоже ведь можно понимать как своего рода общение? Так что изголодался я — по людям. Плохим, хорошим, добрым, злым, веселым, брезгливым, храбрым, вспыльчивым. Не важно каким, но людям, и отсутствие собеседников все ощутимее давило с каждым пройденным месяцем. Что-то — лучше, чем ничего.

Вернувшись домой, в Гордый, я бы, наверно, неделю как минимум ходил бы по улицам и обнимал всех, кто попадется навстречу. А те бандиты? О, я бы отдал весь свой паек или, пожалуй, даже правую руку на отсечение, чтобы снова с ними сейчас встретиться, и с каким бы неземным блаженством я внимал бы их напрочь блатной речи, получал от них тумаки и оскорбления… Но все это безвозвратно упущено, замуровано в виде обрывков грез и воспоминаний в моей голове.

Я боялся думать, что сталось с теми, кто мне дорог, и как они перенесли мое исчезновение. Содрогался при мысли, что Нелли каждый день, ложась спать, смотрит на мою фотографию на прикроватном столике и смахивает слезу. И это Нелли! А Марлин?! А Лютик?! Мама… Я предал их, безоглядно канув в неизвестность.

Впрочем, сексуальное напряжение выполняло и полезную функцию — не давало расслабляться. Организм большую часть времени находился в тонусе, и я готов был бегать, стрелять, крушить, лишь бы куда-то выплеснуть накопившуюся энергию.

Такие дела.

…Наступила осень сотого года.

Последняя осень двадцать первого века. Там, в «большом» мире. Если он где-то как-то «там» все еще есть…

Неплохо сохранившаяся дорога была усыпана листьями — красными и желтыми. Воздух держался особенный, сезонный — чистый, невесомый, еще несущий в себе привкус летнего тепла, но уже освободившийся от зноя. Небо, на удивление, что бирюза. Деревья, облетая, замирали в преддверии зимы.

Лес остался в той стороне, откуда я пришел.

Впереди вздымался ввысь непреодолимый барьер.

Полупрозрачная энергетическая стена поднималась за грань видимости. По поверхности время от времени пробегали огненные всполохи. За барьером просматривалась пропасть, и казалась она бездонной. До этого мне уже доводилось преодолевать вертикальные перепады, где с альпинистским снаряжением, а где и без него, но впервые обрыв вызвал у меня отчетливую неприязнь.

Впрочем, спуститься я все равно не мог — мешала непроницаемая преграда, отсекавшая меня от пропасти. Силовой барьер тянулся направо и налево, терялся из виду. Странно, никакой информации о нем в моей памяти не откопалось, ничегошеньки не, совсем! А моя память порой сюрпризы преподносила шикарные, я сам изумлялся, что такое знаю.

Все же, касавшееся полупрозрачной защитной стены, похожей на завесу из полиэтиленовой пленки, но с бегающими электрическими искрами и ломаными линиями, — с резким «пш-ш-ш» вспыхивало и тут же осыпалось пеплом. Полное неведение в итоге.

Но мне надо было спуститься во что бы то ни стало, я чуял, что путь ведет вниз, — и поэтому пришлось отправиться на разведку вдоль барьера, вдруг в нем есть дыры или он рано или поздно закончится.