– Скажи, пусть не боится. Я переговорю с Жорой, узнаю, что да как. Узнаю, что он думает.

– Понятно.

– Отец умер – это же большое горе, – продолжал рассуждать Леван. – Матери тоже нет. Настоящей матери, я имею в виду. Вот поэтому так все и вышло... Я посмотрю, что можно сделать. Тебя как зовут?

– Вася, – сказал Мезенцев, памятуя, что все эти рассудительные слова могли оказаться лишь подводкой для главных вопросов.

– Вася, ты ей кто? Жених? Друг?

– Она мне деньги платит.

– Да? Ну тогда ты ее не обманывай, хорошо работай за эти деньги.

– Я стараюсь.

– Вася, запиши номер. Недельки через две пусть Лена позвонит. Я ей все расскажу.

– А за эти две недели Жора Маятник ничего не успеет натворить?

– Жора? Вряд ли. У него сейчас такие же проблемы, как и у меня... – Кажется. Леван негромко рассмеялся. – Жора тоже получил черную метку... Ну да не в этом дело. Передай привет Лене, успокой ее, передай мои слова. Хорошо, Вася?

Леван произнес это «Вася» так, что сразу стало понятно – он ни на секунду даже и мысли не допустил, что это настоящее имя собеседника.

– Хорошо, – сказал Мезенцев.

– Тогда до свидания.

– Что он сказал? – полюбопытствовал Коля, распечатывая новый пакетик с орехами.

– Он сказал: «До свидания».

– Странно.

– Что здесь странного?

– Да так, – Коля крутанулся на стуле. – Все странно, Вася.

Мезенцев вышел в коридор, сложил письмо в конверт и засунул за пазуху.

Проходивший мимо здоровяк с короткой стрижкой, открывавшей маленький шрам в верху лба, внимательно посмотрел на него, но ничего не сказал. Просто пошел дальше.

А Мезенцев, холодея, поймал себя на мысли, что едва машинально не поздоровался с телохранителем Левана. «Привет, помните меня? Мы вместе отдыхали на юге... Или мы там работали?»

Нет, надо сваливать домой, пока крыша совсем не поехала.

Мезенцев вышел из здания и уже возле спуска в метро – просто на всякий случай – быстро глянул назад.

Черт. Из дверей «Аркадия Трэйд» выскочил Коля. Невероятно, но он был одет и обут. И он зашагал вслед за Мезенцевым.

Глава 25

Холодный май

1

Странная вещь. Плохие вещи запоминаешь до мелочей, до секунд, до малейших деталей. Хорошие не запоминаешь. Так они проходят, и ты только знаешь, что они когда‑то были – и все... А иногда и об этом забываешь.

Так вот я и говорю – сразу мне стало тогда понятно, что с этого момента все будет по‑другому. Все будет иначе. Я тогда очень напуган был. За Настю боялся. Пусть он ей вроде и не сделал ничего, не порезал, не побил, не тронул... Но ведь мог такой испуг случиться, что последствия – на всю жизнь. Могла и умом повредиться. Нервные заболевания всякие. Этого я боялся.

Поэтому мы стали со Светланой возить ее по врачам. Обследования разные делать, анализы, процедуры. Очень мы боялись за нее. Врачи вроде ничего не нашли. Но сказали – это может и не сразу проявиться. Утешили, называется. То есть – живите и ждите, что в любой момент эта психическая травма может сработать. Как‑то проявить себя. В любой момент. Это все равно что жить на вулкане. Ну а что оставалось делать?

С другой стороны, что называется, не было бы счастья, да несчастье помогло. Когда Евдокию Семеновну схоронили, Светлана сказала: «Я в этом доме больше жить не могу». Перебрались они с Настей ко мне. Потом мы со Светланой расписались. Не знаю, когда бы у нас все это случилось, если в не эта история.