– Атли и Сёльмунд, сыновья Торгрима с Крутого Склона, отправились собирать лекарственное растение арнику. Пока Сёльмунд смотрел в другую сторону, Атли случайно сорвался с обрыва и упал бы в море, если бы не повис на одной руке, уцепившись за стебель арники. Там висел он совершенно молча. Через некоторое время Сёльмунд окликнул его и спросил, много ли набрал он арники. «Не сказать чтобы много, – отвечал Атли сквозь зубы, – в особенности если та единственная, за которую я держусь, выскользнет». Вопрос ко всем: почему Атли, сын Торгрима, не считал нужным позвать на помощь?

– Ну, вероятно, он не хотел привлекать внимания к тому, что находится в таком глупом положении? – предположил Дилан.

– Чепуха, – пресекла эту версию Лютгарда.

– А может быть, мужчине не пристало…? – начала тоненьким голоском Крейри.

– Ерунда. Мужчине все пристало, – трубным голосом сообщила Лютгарда.

После совершенно уже диких предположений, вроде того, что по каким‑то ритуальным причинам Атли не мог заговорить с братом первым , Лютгарда добродушно провозгласила:

– Потому что Атли, как и другие, верил в судьбу. И если ему суждено было соскользнуть в море, он вовсе не хотел этому мешать. Он ждал, чтобы спокойно, без суеты, выяснить, что ему уготовано. А сейчас пойдет к доске писать по девятичленному кеннингу для корабля, копья, берсерка, бога Фрейра и шумовки… пойдет… что с вами, Ллевелис? Что вы на меня смотрите?

– Вы хотите сказать, что мы все здесь висим на стебле арники и ждем, как сложится судьба? Ну нет! – возмутился Ллевелис и выбежал из класса.

Охваченный чувством творящейся несправедливости, он сделал то, чего никогда бы не сделал в здравом уме и твердой памяти, в отглаженной рубашке и в брюках со стрелками: он прибежал к кабинету Мерлина на башне Парадоксов и замолотил кулаками в дверь. Дверь медленно приоткрылась.

– Ну, – послышался голос Мерлина.

– Я не хочу, чтобы нашу школу закрыли! – выпалил Ллевелис. – Может быть, можно что‑то сделать? Может быть, я могу?.. Нельзя же сидеть сложа руки! Я, лично я хочу учиться! И, кстати, я хотел бы учиться у вас. Вот, – выболтал он неожиданно свою самую заветную тайну, осекся, оробел и сел – как выяснилось, на старшую и самую большую из расписных черепах. Та слегка присела на четырех лапах.

– Слезьте с черепахи, – велел Мерлин. – Ну, учиться у меня – это естественное желание каждого… – начал он в нос.

– Нет. Я хочу так… как Гвидион.

– Что Гвидион?.. – ворчливо переспросил Мерлин, явно собираясь развернуть всю панораму неуспеваемости Гвидиона по некоторым предметам.

– Как Гвидион у Змейка, – быстро сказал Ллевелис.

Мерлин фыркнул.

– Гвидион каждый понедельник сидит у ног Змейка, смотрит ему в рот и строчит в тетради. Вы хотите того же самого?

– Ну, нет… – замялся Ллевелис, невольно представив себе, как он сутками строчит в тетради полную белиберду. – Но я хочу пойти к вам в ученики… только к вам… и быть у вас в обучении.

– Вы и так уже у меня в обучении, – рявкнул Мерлин. – Причем давно! И надоели мне хуже горькой редьки!

– Но я говорю об индивидуальном ученичестве! – в отчаянии воскликнул Ллевелис.

– Да вы в индивидуальном ученичестве уже у меня давно! – завопил Мерлин. И, немного смилостивившись, объяснил: – Примерно с начала осени. Да, примерно с сентября я глаз на вас положил. С тех пор вот пасу. Где ваша голова, если вы до сих пор этого не заметили?

– А я думал, вы просто меня ненавидите, – чистосердечно сказал Ллевелис.