— Благодарю вас, милорд, — быстро сказал Фрейзер.

— Не называйте меня так, — лорд Джон внезапно почувствовал себя смертельно усталым, хотя ему и стало лучше. — Раз уж мы разделяем вместе вину крови и угрызения совести за то, что сделали с этим ублюдком Твелветри, то не могли бы вы, ради Бога, называть меня моим христианским именем?

Фрейзер некоторое время шел молча, размышляя.

— Я мог бы, — произнес он медленно. — Сейчас. Но я должен буду вернуться, и тогда я не стану делать этого. Мне… тяжело будет привыкнуть к такой степени близости, а затем… — он махнул рукой.

— Вам не нужно возвращаться, — безрассудно выпалил Грей. У него не было власти ни отменить приговор Фрейзера, ни добиться помилования, он не мог давать такие обещания без согласия Хэла. Но он считал это возможным.

Он увидел, как был поражен шотландец, он даже немного отступил в сторону, хотя они продолжали идти рядом.

— Я очень благодарен вашей светлости за предложение, — сказал он наконец. Его голос звучал странно, Грей не понимал, почему. — Даже, если бы это было возможным… Но я не хочу оставлять Хелуотер.

Грей на мгновение решил, что неправильно понят, и попытался успокоить его.

— Я не хочу сказать, что вас заключат в тюрьму или даже выпустят на условно-досрочное освобождение в Лондоне. Я имею ввиду, что в свете вашей огромной услуги короне… можно добиться полного прощения. Вы сможете быть… свободным.

Это слово повисло между ними, словно маленький твердый шарик. Фрейзер испустил долгий дрожащий вздох, прежде, чем заговорил, но его голос звучал твердо.

— Я вас понял, милорд. И я действительно очень благодарен вам за доброту. Но в Хелуотере есть… один человек, ради которого я должен вернуться.

Грей спросил:

— Кто? — он был потрясен.

— Ее зовут Битти Митчелл. Одна из горничных леди.

— Действительно, — тупо сказал Грей, но сразу понял, что это прозвучало невежливо, и поспешил загладить вину. — Я поздравляю вас.

— Спасибо, но вы поторопились, — сказал Фрейзер. — Я еще не говорил с ней. Формально, я имею ввиду. Но есть… то, что можно назвать намерением.

Грей чувствовал себя, словно наступил на грабли, которые подскочили и ударили его по носу. Это было последнее, чего он ожидал — не только в свете социальных различий, которые должны существовать между лэрдом и горничной (хотя мысль о Хэле и Минни на фоне обгорелого ковра мелькнула в его мозгу), независимо от того, как низко упало благосостояние лэрда; но именно из-за сильного чувства, которое, как полагал Грей, Фрейзер питает к своей покойной жене.

Он немного знал ту горничную по своим визитам в Хелуотер, и она была благообразной молодой женщиной, но совершенно… обыкновенной. Первая жена Фрейзера была совершенно исключительной.

— Иисусе, англичанин. Не нужно так смотреть.

Он понимал, что не успел скрыть свое потрясение. И еще больше он был поражен тем, что изо всех сил пытался скрыть это чувство; он не должен удивляться, даже, если это было… В конце концов, жена Фрейзера давно умерла, а он был мужчиной. И давно был один.

Лучше жениться, чем волочиться, как говорят, цинично подумал он.

— Желаю вам всяческого счастья, — сказал он очень формально.

Они подошли к воротам Александры. Ночной воздух был пропитан мягкими ароматами смолы и дыма из дымоходов, далекими запахами города. Грей снова был шокирован, почувствовав сильный голод, смешанный с чувствами стыда и облегчения, что он остался жив и здоров.