Строгая коренастая женщина- лейтенант подняла глаза:

– А, сапожные воры. Ну-ну.

Она указала на стулья, задержанные уселись.

– Воруем то есть, – утвердительно произнесла она, – у своих же сограждан крысячим… Что делать будем?

Пельмень набычился, отвел взгляд. Яшка, тонким слухом уловив в ее голосе тень надежды, попытался объяснить:

– Да он случайно.

– А ты вообще молчи, – оборвала лейтенант, – а то схлопочешь.

– Меня и так ни за что сутки продержали, – плаксиво заметил Анчутка.

– Как это – ни за что? Ни за что у нас не держат. Стало быть, было за что, – твердо заявила инспектор, и Яшка, не чувствуя себя уверенным, смолк.

– Не остановил товарища, – пояснила она, – а ты, как тебя там… Андрей, никак за чужой счет харчеваться собираешься? В приемнике-распределителе?

– Я и не рвусь, – огрызнулся он.

– И правильно. Там и без тебя есть нечего. Нам, если хочешь знать, деток малых, которые без родителей остались, кормить нечем, а тут такого кабана содержать. Так, я вот что решаю: отправишься сразу в колонию-поселение. Куда-нибудь на Байкал. Подлечат тебя там, остатки мозгов вправят, вернешься пусть без зубов, зато другим человеком. Лет через десять.

– Да за что?! – возмутился Пельмень. – Я же не украл!

– А ну цыц! Не украл, потому что поймали, а так украл! Меня лично возмущает ваша жадность. Вот у вас при обыске деньги изъяли. Так?

Яшка кивнул, заговорил быстро:

– Гражданин, то есть гражданка лейтенант, тут ведь как было-то…

Она жестом приказала замолчать:

– Говорить будешь, когда спрошу. А сейчас я повторяю: зачем крадешь, если деньги есть?

– Да не хотел я! Оно само как-то получилось. Мы сапоги ехали покупать.

– Ну а человеку нос разбил зачем?

– Я случайно… рука соскочила.

– Ах, соскочила. И сапоги сами в руки прыгнули. Ну а деньги, что при вас, – ворованные?

– Нет, – твердо заявил Пельмень, – наши деньги, заработанные.

Лейтенант строго спросила:

– А работать, стало быть, умеете?

– Умеем, умеем, еще как умеем! Ну, там огород вскопать-прополоть, – встрял Яшка, но, поймав суровый начальственный взгляд, послушно кивнул и замолчал.

– Ох, что же делать-то с вами? Вот иной раз и пожалеешь, что не немцы мы, не фашисты. У них все железно: если кто-то даже кусок сахару украл, то дальше уже не остановится, будет по жизни вором. У нас вот в законе проводят различие – маленький вор, большой, а немцы сразу стреляли, не спрашивали. А то и просто замуруют в доме каком, и сиди, помирай с голоду, раз вор. Это если у немца украл. А у своего – это еще хуже. Нет?

Пацаны молчали.

– Ладно. В общем, слушайте. Ваше счастье, пострадавший отказывается заявление писать, жалеет вас, дураков. Ну и мне вас не за что судить. Не стану я вас ни в какой распределитель отправлять, там и так места нет, но вы зарубите себе на носу: вор всегда ворует не для прибыли, а для гибели. Или завязывайте наглухо, или сгниете в тюрьме, как крысы. Все понятно? Свободны.

– Как? – переспросил Яшка. – Совсем?

– Пока да, а там уж от вас зависит – совсем или до времени! А ну марш отсюда, пока я не передумала.

Ошеломленные, они встали и поспешили к двери.