Старков сидел и слушал, потом включился, сказав, что главное в том, что написано, будто Бузни лжец, и это надо опровергнуть. Наконец Пол согласился, что всё это нужно сказать редактору.

Мы ушли, и Старков предложил мне походить часик в ожидании прихода редактора. Но я предложил пойти сначала пообедать, так как было уже время обеда, и хотелось есть. Пошли, приготовили опять бульон, курочку, отрезанную от вчерашней, чай. Старков стал донимать меня своими предсказаниями поражения и необходимостью немедленного требования от редакции публикации опровержения. Он не может понять, что редакция просто обезопасила себя от любых нападок тем, что опубликовала мнение Цивки без комментариев, как бы оказавшись в стороне от спора русских между собой.

Дурацкая позиция с нашей точки зрения. Мы то в советское время привыкли к тому, что газета должна говорить правду. Это сегодня большинство газет публикует слухи без проверки. Это же характерно для западной прессы, к которой относится и норвежская. То есть для них важна не защита правды, а лишь упоминание того, что она где-то есть.

Пошёл после обеда в редакцию сам, Старков отдыхал. Но, как и ожидал, редактора не оказалось. Пол сказал, что он был до какого-то времени и ушёл домой. Отчего же его сотрудники не ушли, а редактор, который знал о том, что я приду, ушёл? Пол позвонил ему домой, но того будто бы не оказалось дома. Понятно, что редактор не хочет со мной встречаться.

Я пошёл пройтись к морю. Поболтал ноги в морской воде и пошёл потихоньку в наш гестхаус. Слово это с английского переводится, как гостевой дом.

Мне вспоминается, что раньше в России были гостиные дворы. Что-то Есть общее.

Почти дошёл до моря, когда меня нагнали на машине Серёжа с Катей, которые ехали специально ко мне с просьбой заполнить документы на визу. Я предложил заехать за Старковым, который, конечно, ждал меня с нетерпением, полагая, что я встретился с редактором.

Поехали к Кате домой, где она нас решила покормить макаронами с сосисками. Ну, хоть один человек кормит нормально. Написали черновик заполнения бланков, поскольку у ребят нет даже ещё паспорта. В нашем консульстве в Баренцбурге им давно обещают сделать загранпаспорт, и говорят, что на его оформление требуется четыре месяца.

Это странно. При мне паспорта делались в течение суток в случае необходимости. Более того, Катя собирается платить за паспорта по тысяче с лишним крон, хотя официально уже заплатила по пятьсот рублей и расписалась об этом в журнале. Вот это мне совсем непонятно. Говорят, теперь такой порядок, что с тех, кто живёт в Лонгиербюене, берут по тысяче с лишним крон. Не знаю, насколько это законно.

Справились с макаронами, потом ели мороженое (Катя явно сладкоежка) и пили чай. В это время пришла Вера со своим супругом Свейном.

Поговорили в основном об оформлении визы. Я порекомендовал обратиться к Жоре, работающего у Ян Эгеля, который уже ездил в отпуск и знает, что и как нужно оформлять.

Около десяти поехали домой. Пошли пить чай и Старков, узнав, что встреча с редактором не состоялась, стал донимать меня упрёками в том, что я не остался ожидать редактора, когда сказали, что он будет через час, что я не хочу встречаться и не хочу ничего делать, чтобы защитить свою честь. Я пытался объяснить, что встречусь с редактором, но не обязательно сегодня, что постараюсь защититься, но не обязательно требованием публикации опровержения, которое они, скорее всего, не станут печатать вообще.

Сказал, что сам разберусь, что мне делать. Но Старков повторял и повторял, что Цивка оказался на высоте, а последнее слово не должно быть за ним, что газета поставила точку в нашем споре и всё пропало. Бесконечным повторением этого Старков просто выводил меня из состояния равновесия. Иногда мне даже казалось, что он специально выводит меня. Это грустно.

Я давно уже не выходил из себя и с трудом себя сдерживаю теперь.

Ничто меня так не взрывает, как повторение одного и того же по несколько раз, особенно, если я и не спорю с этим.