Впрочем, о том, что из себя представлял новый знакомый, Борис поймет попозже, а пока он с энтузиазмом принял первое в своей жизни приглашение в московскую квартиру и без опозданий явился по адресу с оттопыренным от бутылки вина карманом.

Квартира поразила Бориса высокими лепными потолками, блестящей мебелью и развешанными по стенам картинами. Лебедев, уже облысевший к двадцати годам блондин, встретил его с распростертыми объятиями и провел в комнату, где уже было несколько гостей. Среди них бросились в глаза развязная девица в мини юбке и какой то хлыщ при ней, одетый явно не по нашему. Посредине комнаты был накрыт фуршет – первый фуршет в жизни Бориса! В углу стояло пианино, за которым длинный и нескладный молодой человек наигрывал буги вуги и упоенно, словно кот после съеденной сметаны, завывал нечто английское и очень буржуазное.

– Что будем пить? – Лебедев подвел Бориса к столу. – Вот виски, вот джин, а это – молочный ликер.

– Не знаю, может, попробовать виски? – неуверенно произнес он.

– Нет проблем. Держи стакан. Вот так. Содовой добавить?

Борис видел фильм с участием Богарта Хэмфри, в котором герой употреблял виски исключительно в чистом виде. Так должны были пить настоящие мужчины.

– Нет, давай «стрэйт».

– Вот это по нашему! – К столу подошел пианист, он тоже налил себе виски и протянул руку: – Соколов. Владимир Соколов.

– Борис Зайцев.

– Очень приятно. Я гляжу, у нас тут собралась вся российская фауна. Из каких краев?

– Из иняза. А ты?

– Я обретаюсь тут вместе с Лебедевым. Ну будь здоров.

Соколов ловко опрокинул в рот содержимое стакана, взял с тарелки бутерброд с ветчиной и поспешил опять к пианино. Хозяин с джином в руке подошел к Соколову и стал мурлыкать вместе с ним, задрав ослиную «морду лица» к потолку. Теперь это было похоже на хор бременских музыкантов или, если закрыть глаза, сборище котов в мартовскую оттепель. Девица в мини юбке задрыгала в такт ножкой на высоченной «платформе», а ее кавалер плотоядно улыбался и благосклонно наблюдал за всем происходящим, словно французский танцмейстер на первой ассамблее Петра Первого.

В проеме двери появилась позднего бальзаковского возраста дама в черном, с длинной дымящейся сигаретой в руке. Ее томный взгляд слишком красноречиво свидетельствовал о неудовлетворенной молодости и бессонных ночах, и потому ее слова самым наглым образом диссонировали с тем слащаво приветливым тоном, с которым она проворковала свое приветствие:

– Мальчики! Ну как вы тут устроились?

Лебедев с Соколовым продолжали завывать какой то невероятный блюз «водосточных труб» и не обращали на даму никакого внимания. Впрочем, и сама дама под мальчиками подразумевала, вероятно, только одного из всех присутствующих. Она врубелевской павой подплыла к одетому во все иностранное и, небрежно артикулируя слова, с нарочитым американским прононсом обратилась к нему по английски:

– Питер, ты, надеюсь, не скучаешь?

– О нет, мэдэм, ни в коем случае! Мне жутко интересно! – Хлыщ бросился навстречу профессорше – а это, несомненно, была влиятельная профессорша главной кузницы педагогических кадров одной шестой земного шара – и поспешил засвидетельствовать ей свое искреннее почтение. Почтение выразилось в подобострастном прикладывании к ее еще пухлой ручке.

– Ах, Питер, ты такой галантный кавалер… – Губки мадам Лебедевой чувственно вздрогнули, весь ее величественный стан колыхнулся, но она подавила клокотавший внутри вулкан переполнявших ее эмоций и рассеянным взглядом обвела общество:

– Валерий, что же ты бросил гостей и не забавляешь их?

Лебедев оторвался от кошачьего дуэта и недовольно буркнул:

– Ма шер тант, ну не мешай же нам с Вольдемаром музицировать!

Девица в мини юбке захихикала, Соколов прекратил играть и вопросительно поглядел на всех, но увидев хозяйку дома, вскочил, расплылся в улыбке и тоже поспешил приложиться к ручке:

– Карелия Яковлевна! Извините, мы тут и не заметили, что вы…

– Не обращай на меня внимания, Вольдемар, продолжай! Я так люблю, когда вы импровизируете! Что это было?

– Каунт Бэйси, Карелия Яковлевна.