Об этой таинственной организации он слышал пару раз и краем уха и понял, что она занимается всякими врагами народа и ловит иностранных шпионов. При чем тут студент Зайцев?

– Завтра мне доложишь, зачем тебя вызывали и как пройдет беседа. Понял?

– Понял.

Приемная КГБ была битком набита народом. Некоторые сидели на стульях с торжественными и бледными от ожидания лицами, на которых читалась плохо скрытая тревога. Другие стояли, нервно переступая с ноги на ногу. В кабину с внутренним телефоном стояла очередь. Металлический голос в динамике то и дело вызывал кого нибудь по имени и отчеству и приглашал зайти в кабину номер такой то. Человек опрометью бросался в деревянный бокс и через минуты две вполне успокоенный выходил оттуда, показывая всем заложенный в паспорт пропуск.

– Борис Андреевич, пройдите в приемную, – произнес голос в динамике. Он не сразу сообразил, что обращение адресовано к нему, и стал глазами искать вход в приемную. Услужливый старшина, стоявший на проходе, спросил:

– Вы Борис Андреевич? Давайте ваш паспорт.

– А я не взял паспорт с собой. У меня студенческий билет.

– Давайте тогда студенческий. Так. Проходите.

Анатолий Васильевич, среднего возраста мужчина с невыразительным, как у манекена, лицом встретил его в большой зале, отделанной деревом, и пригласил за большой стол, накрытый зеленым сукном. То ли он торопился куда то, то ли так было принято, но он без всяких предисловий приступил к делу:

– Давно вы знаете Питера Реддауэя?

– Нет. Я познакомился с ним позавчера в гостях у моего знакомого.

– А где вы познакомились с Лебедевым Валерием Иннокентьевичем?

– С Иннокентьевичем… Валерием? У себя в общежитии.

– И какое впечатление он на вас произвел?

– Никакого. Я с ним знаком совсем недавно и видел всего два раза в жизни. По моему, он помешан только на западной музыке.

– Это вы точно подметили. Как вел себя Реддауэй?

– Держался он вполне скромно, если не считать наглых вопросов, с которыми приставал ко мне.

– О чем он вас спрашивал?

Борис подробно рассказал о содержании беседы с англичанином.

– Понятно. Он не предлагал вам продолжить знакомство?

– Нет. Может быть, он не успел, потому что нас прервали.

Анатолий Васильевич задал еще несколько вопросов о том, как прошла вечеринка и кто как себя вел на ней, а потом так же неожиданно, как начал, закончил:

– Хорошо. Спасибо. Вы свободны.

– А что же дальше? – пролепетал Борис.

– Дальше? А ничего. Занимайтесь своими делами. Учитесь.

– И все?

– Все. До свидания.

Несколько разочарованный и обескураженный Борис вышел на улицу и пошел пешком в общежитие. Стоило ли из за такой мелочи искать его в Москве, отлавливать в институте, говорить по телефону, приглашать в бюро пропусков, чтобы отпустить через пять минут малосодержательной беседы! А еще все вокруг в один голос утверждали, что КГБ – чрезвычайно солидная организация и пустяками не занимается. Но когда он обо всем доложил Крабу, тот, судя по реакции, был доволен результатами его похода на Кузнецкий мост, потому что облегченно вздохнул и благосклонным мановением руки отпустил его на занятия.

* * *

Девятнадцатилетний возраст – это самый подходящий период в жизни молодого человека, для того чтобы наделать кучу неисправимых ошибок. Они поджидают не только в темных закоулках легкомыслия и в подворотнях пагубных склонностей, но и на людных и хорошо освещенных проспектах благонравия и самоограничения.

Борис не участвовал в дружеских попойках, не просиживал ночи за преферансом, избегал случайных знакомых, не «крутил» напропалую с девчонками, не одалживал денег, стараясь во что бы то ни стало уложиться в отведенную на месяц сумму.