Фру Хейберг явно импонировал сам факт того, что она могла еще кому то понадобиться и что вот нашелся человек, который не поленился приехать к ней аж из самой Швеции, и внимательно выслушала его краткую историю.

– Да, я помню, как приезжали какие то люди из Нарвика, беседовали с мужем, а он рассказывал им, как воевал, как сидел в концлагере. Мы, конечно, не смогли смириться с немцами. Все наши сыновья бежали на рыбацкой шхуне в Англию и там записались в войско нашего короля. А Лауритс стал помогать делу освобождения здесь. Вслед за сыновьями он отправил в Англию еще несколько человек. В нашем доме постоянно кто то скрывался: сначала норвежцы, пробиравшиеся в Англию, а потом партизаны или иностранцы из лагерей. Были среди них и русские. Так продолжалось два года.

Послышалось урчание мотора подъезжающей машины. В ворота въехал «фордик» с кузовом пикапа. Из него вышли пожилые, за пятьдесят, мужчина с женщиной – оба в комбинезонах, слегка запыленные и уставшие. Они вели за руки двух детишек: мальчишка держался рукой за мужчину, а девочка льнула к женщине. Увидев фру Хейберг на веранде, они вырвались и с громкими криками устремились на веранду. Фру Хейберг встала им навстречу и с довольной усмешкой встретила их на пороге.

– Бабушка, а мы сегодня видели в поле зайца! – похвастался внук.

– Он испугался и убежал в кусты. Потом его выслеживал коршун, – добавила внучка.

– А ну ка умываться, марш! – приказала им женщина. – Мама, ты зачем вышла на веранду? – обратилась к фру Хейберг невестка. – Здравствуйте. – Это уже к Фраму.

– Да, мама, скажи, пожалуйста, почему ты нас не слушаешься? – сказал сын, обнимая мать и заворачивая ее в плед.

– У нас гость из Стокгольма по имени Борис, и мы с ним очень мило беседуем, – ответила фру Хейберг, не обращая внимания на упреки. – Сигрид, ты устала, я знаю, но сделай милость и свари ка гостю крепкого кофе.

– Сейчас, мама.

Все ушли, и Фрам опять остался наедине со старой норвежкой.

– Это мои правнуки, приехали в гости из Осло – похвасталась фру Хейберг. – Дети у сына все разъехались. Сейчас стало модно уезжать в город, а в наше время…

Невестка принесла кофе с домашним печеньем и поставила поднос на стол:

– Угощайтесь, пожалуйста.

– Спасибо, Сигрид, ты очень добра. Потом, когда Лейф переоденется, позови его ко мне.

– Хорошо, мама. Тебе не холодно?

– Нет нет, иди. На чем это я кончила? Ах да, на русских. Однажды Лауритс привел в дом троих пленных русских. Он помог им бежать из лагеря, и теперь они должны были подготовиться к переходу шведской границы. Боже мой, до чего худы и голодны оказались эти бедняги – кожа да кости, кожа да кости. Правда, они скоро пошли на поправку – молодые все были. Мы их откормили, отмыли, переодели и на память сфотографировались. Пленные захотели предстать перед камерой в своей арестантской одежде. Лауритс принес свой фотоаппарат, и они сделали несколько снимков.

– А вы не помните, как их звали?

– Как не помнить? Помню хорошо! Одного звали Иваном, другого Николаем, а третьего… Третьего не помню, – смущенно призналась фру Хейберг.

Фрам почувствовал, как у него заколотилось от волнения сердце. Отца звали Николаем, но ведь были еще двое: Поляков и неизвестный. Кого из них звали Николаем, было пока не ясно.

– А потом? – спросил он старушку.

– А потом, как сейчас помню, это было тридцатого мая 1943 года, я сидела с дочкой на кухне и вдруг услышала снаружи громкий крик на немецком: «Открывайте! Гестапо!» Я не успела предупредить Лауритса, который в это время был с пленными на чердаке, как солдаты выбили дверь пинками и ворвались в дом.