– У вас есть его фамилия, адрес?

– Да, его звали Лауритс Хейберг.

– Звали?

– Он умер несколько лет тому назад.

– Это он изображен в центре снимка?

– Да, он самый. Справа и слева от него – два русских военнопленных, которые с его помощью пытались совершить побег, но которые, к сожалению, были пойманы немцами и уже вместе с Хейбергом снова водворены в лагерь.

«Ага! Значит, у Полякова была еще одна попытка побега!» – подумал он.

– А вас кто интересует на снимке?

– Вот этот человек. – Он указал пальцем на отца.

– Вы – русский? – спросила норвежка.

– Да. Это… это мой отец.

– О о о! – сочувственно произнесла. – Русские были тогда очень популярны.

– А сейчас?

– Сейчас наступили другие времена.

Она замолчала, в то время как он размышлял о последствиях своего неожиданного поступка. Почему он признался ей и отступил от заготовленной легенды? Рационального объяснения этому опрометчивому шагу не находилось. Вероятно, его загипнотизировала улыбка отца, его пытливый и, как показалось, укоряющий взгляд с фотографии, которые говорили о многом, в том числе и о том, чего его сыну испытать не удалось и вряд ли удастся. На миг ему показалось, что если он будет стоять на своей дурацкой легенде, то предаст отца, как он уже его предавал неоднократно. Впервые он с досадой подумал об обещании вычеркнуть отца из своей жизни, которое подростком дал матери.

– А у вас есть хоть какие то сведения на пленных?

– Нет, и вряд ли они есть в других музеях. После войны русских репатриировали в Россию, и всю документацию отправили вместе с ними. А вы разве не пытались собрать сведения у себя в стране?

– Нет, знаете, раньше это было табу, а теперь… – теперь появились другие обстоятельства.

Норвежка не стала задавать вопросов, какие это были обстоятельства, и направилась было опять на свое рабочее место, но на полпути остановилась и сказала:

– Авы знаете, попытайтесь разыскать фру Хейберг, возможно, она еще жива. После смерти мужа ее забрал к себе сын, и теперь она живет неподалеку в местечке Балланген.

– Спасибо, я попробую.

До Баллангена никакой транспорт не ходил, и ему пришлось возвращаться в гостиницу, где он оставил арендованный в Кируне «опель». Наскоро перекусив и приняв душ, он немедля тронулся на нем в путь. Времени было три часа пополудни, но световой день здесь был еще достаточно долог, чтобы успеть добраться до местечка, где проживала фру Хейберг – единственный, возможно, на всем свете человек, который хоть что то мог рассказать об отце. Он пожалел, что не догадался договориться с музеем о том, чтобы организовать перефотографирование снимка, который он смог бы показать старой женщине, но времени на это у него теперь уже не было. Вполне возможно, что дубликат фотографии сохранился в семье Хейбергов.

Шестьдесят километров по живописной дороге, серпантином петляющей по берегу фиорда, он преодолел за час с небольшим. Все прелести природы – низвергающиеся водопады, глубокие захватывающие дух пропасти, живописные мосты, открывающаяся местами панорама моря с нарисованными на ней белыми пароходами, – все проходило мимо его сознания. Он гнал машину, как будто кто ему сообщил, что фру Хейберг находится при смерти и с минуты на минуту навсегда унесет с собой все тайны.

Домик, где жила фру Хейберг, указали ему сразу. Местные жители хорошо знали друг друга, и это напоминало ему родную липецкую деревню. Когда он подъехал к стоявшему в стороне от дороги деревянному красному домику с двумя верандами и черепичной крышей, он вдруг стал сомневаться в целесообразности своей поездки. Нет, он не стеснялся вступать в контакт с незнакомыми людьми, не боялся опасности расшифровки, которую он мог бы навлечь на себя.