Лицо Фауста отображало глубокую внутреннюю борьбу, в ходе которой он взвешивал все «за» и «против», понимая, что в конечном итоге принимать решение будет он и многое будет зависеть от него.

– Хорошо. Иди поговори с Ритой. – Впервые за встречу Фауст улыбнулся.

– Старик, ты любишь ее, я убежден, – горячо сказал он и пошел – нет, полетел – к Рите.

Надо же что его надоумило подсказать такой умный и правильный ход? Правильный для них и для работы, черт побери! Скорее всего ребята просто слегка «закисли» в отрыве от своих, такое часто бывает. Брак и в нормальных условиях требует постоянного внимания, а тут… В общем, Риту он уж наверняка убедит. Он это чувствовал нутром и торопился к ней побыстрее выплеснуть на нее свое вдохновение. Таким он себя еще не знал. Роль спасителя семейных ячеек ему очень импонировала.

…Через пятнадцать минут, обговорив остальные детали работы нелегалов, они расстались. На прощание тепло обнялись, а Рита уткнулась ему носом в грудь и всплакнула.

Когда уходя обернулся назад, они стояли рядом. И хотя лица их были в тени, они не казались ему мрачными.

Он помахал им рукой.

Все будет хорошо! Все будет хорошо!

Довольный удачным завершением беседы, он направился к выходу, как вдруг почувствовал мягкий, но достаточно сильный удар по двум точкам поясницы, от которого он невольно споткнулся и чуть не потерял равновесие. Он оглянулся, чтобы узнать, кто это его так бесцеремонно толкает в спину, но какой то серый комок – соль с перцем – мячиком подпрыгнул вверх и так же бесцеремонно ткнулся в живот.

– Ради бога, извините, – услышал он где то сбоку запыхавшийся женский голос. – Она негодница сорвалась с поводка. Бонни, ко мне!

Из за кустов появилась молодая женщина, которую он видел час тому назад – та самая особа, выгуливавшая миттелъшнауцера. Бонни сделала еще одну попытку достать его лицо языком, но в это время щелкнул замок, и поводок соединился с ошейником. Раскрасневшаяся от быстрого бега особа смущенно поправила прядь густых темно русых волос, упавшую на лоб, и на него в упор взглянули чистые синие глаза.

– Извините еще раз, что моя собака причинила вам неудобство. Это такой сорванец…

– Ничего страшного! Пожалуйста, не извиняйтесь. – Он почувствовал, как в нем пробуждается былая галантность, которой он когда то так небезуспешно пользовался в стенах иняза. Окинув взглядом ладную фигурку хозяйки Бонни, обтянутую джинсами и желтым свитером, он попутно успел рассмотреть также высокий лоб, прямой узкий нос, большой красивый рот, и невольно подумал о том, что было бы неплохо приударить за девицей, но тут же прогнал от себя эту крамольную мысль. Что за распущенность! Не известно еще, что за девица появилась вдруг на месте явки, да и вообще – когда ему заниматься амурными делами!

– Бонни – это по фильму «Бонни и Клайд»? – поинтересовался он ни с того ни с сего. На него явно нашел «стих» – тот самый, студенческий.

– И да и нет, – ответила девушка. – У меня еще в детстве была кошка Бонни, а потом, когда папа подарил щенка миттелъшнауцера, я назвала ее тоже Бонни, рассчитывая и на то, что на следующий год папа подарит мне и Клайда.

– Понятно. Так где же Клайд? (Черт побери, мне же надо сматываться отсюда как можно скорее!)

– Клайда нет. Папа не успел сделать мне подарок, потому что… потому что его уже нет в живых.

– О простите, ради бога, я не хотел…

– Да нет, все в порядке.

Бонни, словно благовоспитанная девочка из хорошего пансиона, смирно сидела у их ног и по очереди переводила свою хитрую, почти с человеческим выражением мордаху то на него, то на свою хозяйку и, казалось, говорила: «Да бросьте вы, ребята, дурака валять! Возьмитесь за руки, а еще лучше поцелуйтесь да и пойдем вместе вон по той дорожке!»

– А вы знаете, почему она на вас прыгнула? – спросила вдруг хозяйка Бонни.