Я шла, а потом поняла, что бегу в сторону церкви, в переплетение улочек, где он меня никогда не найдет. Я бежала все время в гору, корзинка с покупками, тяжелая, словно налитая свинцом, оттягивала руку, сердце бешено колотилось, а во рту я чувствовала вкус крови.

Элиот оказался прав. Для Джосса это было проще простого, и он лишь воспользовался случаем. Это мое бюро, мое, но выкрал он его из дома Гренвила, наплевав на доверие старика и не постеснявшись так отплатить ему за его доброту.

Я готова была растерзать Джосса — рука моя не дрогнула бы. Я твердила себе, что больше не скажу ему ни слова, близко к нему не подойду. Никогда еще я не была так взбешена. Зла на него, а больше на себя, что купилась на его обаяние, что так ужасно ошиблась. Я была взбешена.

Спотыкаясь, я карабкалась на холм.

Но если я так взбешена, почему же я плачу?

10

Обратный путь в Боскарву был долгим и изнурительным, а я никогда не умела копить в себе то или иное сильное чувство долее десяти минут. Постепенно, одолевая подъем и борясь с непогодой, я успокоилась, вытерла перчаткой слезы, взяла себя в руки. Даже в самой, казалось бы, невыносимой ситуации почти всегда есть выход, и задолго до того, как впереди показалась Боскарва, выход этот был найден. Я решила вернуться в Лондон.

Оставив корзину на кухонном столе, я поднялась к себе наверх, сняла мокрую одежду, надела другую обувь, вымыла руки, тщательно переплела косу. Успокоившись таким образом, я отправилась на поиски Гренвила и застала его в кабинете у камина за чтением утренней газеты.

Когда я вошла, он опустил газетный лист и поверх него посмотрел на меня.

— Ребекка.

— Привет. Как самочувствие в такое кошмарное утро? — Я сказала это нарочито весело, эдакая бодренькая медсестра, от чьей бодрости выть хочется.

— Все болит и ноет. Этот ветер доконает любого, даже если сидеть взаперти. Где была?

— В Порткеррис ходила. Надо было купить кое-что для Молли.

— Который час?

— Половина первого.

— Тогда надо выпить рюмку хереса.

— А это разрешается?

— Мне наплевать, разрешается или нет. Ты ведь знаешь, где графин.

Я налила две рюмки, принесла их и поставила на столик возле его кресла. Потом придвинула скамеечку и села напротив него.

— Гренвил, — сказала я, — мне надо возвращаться в Лондон.

— Что?

— Мне надо возвращаться в Лондон.

Синие глаза прищурились, сильная челюсть выпятилась вперед. Я поспешила сделать козла отпущения из Стивена Форбса:

— Сколько можно отлынивать от работы. Я и так отсутствую там уже почти две недели, а Стивен Форбс, мой хозяин, проявил ко мне такое великодушие. Нехорошо так беззастенчиво пользоваться его добротой и щедростью. Я только сейчас поняла, что уже пятница. Мне надо вернуться в Лондон на этой неделе, чтобы в понедельник быть на работе.

— Но ты только что приехала. — Он был явно крайне раздосадован.

— Я здесь уже три дня, а три дня — это крайний срок как для рыбы, так и для гостя.

— Ты здесь не гостья. Ты дочка Лайзы.

— Но это не освобождает меня от моих обязанностей. Я люблю свою работу и дорожу ею. — Я улыбнулась, пытаясь его развеселить. — А теперь, когда я знаю дорогу в Боскарву, я могу приехать потом, когда у меня будет побольше времени, чтобы провести его с вами.

Он не ответил — сидел нахохлившийся, сердитый, сразу словно постаревший, и глядел в огонь.

— Потом ты можешь меня здесь не застать, — хмуро сказал он.

— Ну что вы, как такое возможно!

Он вздохнул, медленно, неверными движениями взял в руки рюмку, отпил и повернулся ко мне, видимо, смирившись.