– Двадцать человек из моего полка. И пять из них бывшие солдаты и унтер-офицеры полка Преображенского. И Миниха я арестовать с ними смогу. Но арестовывать его стоит лишь после ареста графа Бирена.

– С тем я справлюсь! – заявил Столетов. – И тогда, господа конфиденты, конец придет царствованию шутовскому! Мы всех нынешних придворных клевретов скрутим в бараний рог. Решайтесь! Нынче утро, а ночью мы сладим все сие. И к утру января 20 дня, года 1736-го, буден начало царствования нового! Снова кровь Петрова на престоле будет!

***

Год 1736, январь, 19 дня. Санкт-Петербург.

Дворец императрицы.

Императрица снова была на концерте, устроенном Франческо Арайя, и была довольна его музыкой.

– Распотешил ты меня, сеньор, – проговорила она и одарила Арайя драгоценным перстнем.

Затем придворные стали вслед за государыней одаривать капельмейтера и актеров. Глаза сеньора Франческо загорелись. Он больше всего на свете любил золото и драгоценности. Этот спектакль сделал его богаче.

Подошел к нему и шут Лакоста и снял с пальца свой знаменитый сапфир которому завидовали многие придворные. Арайя не верил своему счастью. Неужели подарит?

– Матушка, – Лакоста посмотрел на императрицу. – Мы с тобой особы коронованные. Ты императрица, а я король. А это значит, что нам особую щедрость проявить стоит.

– Прав ты, Лакоста, твое величество король самоедский, брат мой коронованный. Но ты решил быть щедрее своей императрицы?

– Отчего так думаешь, матушка? – спросил Лакоста, перстня из рук не выпуская.

– Дак твой сапфир в десять раз дороже моего алмаза, коим я Арйая жаловала.

Франческо ждал, когда шут перстень в его ладони бросит. Но тот не торопился.

– Мой камень дороже, матушка. Но я разве сказал, что подарю его твоему капельмейстеру?

– А для чего же ты снял кольцо с пальца, Лакоста? – спросила Анна Ивановна. – Али снова жадностью своей распотешить нас решил?

– Отчего же жадностью, матушка? Он усладил мой слух звуками своей музыки, а я его взор блеском моего сапфира. Так что мы с ним квиты.

После этих слов Лакоста снова надел перстень на свой палец, под громовой хохот придворных и самой императрицы. Сеньор Франческо при этом побледнел от обиды. Но императрица пожалела талантливого музыканта, сняла со своей шеи бриллиантовое ожерелье и пожаловала ему.

–Не обижайся, Франческо, на моего шута. Я всегда ценю тебя, и буду ценить. А дружба императрицы дорогого стоит.

Арайя припал к руке государыни и покрыл её поцелуями....

***

Принц Людвиг Гессен-Гобургский, генерал-аншеф русской службы, жадина известный, который за золотой мог удавиться, также ничем Арайя не одарил. И чтобы императрица его скупости не заметила, спрятался за колонной театральной.

Там его Мира и застал. Они почти столкнулись.

Принц уставился на шута и прошипел по-немецки:

– Пошел прочь отсюда.

– Что, сударь? Не имею чести вас знать. Но вы столь грубы, и столь жадны, что думаю вы из лакеев Гессен-Гобургского? – смело ответил Мира.

Принц подхватил трость. Но шут перехватил её и вырвал из рук Людвига.

– Что? Ты посмел? Я принц!

– А я Адмака Педрилло. И не просто мастер анекдотов придворных, но и мастер шпаги и кинжала. Вы, сударь, знакомы с кинжалом неаполитанским? Он тонок весьма и мастерства в обращении требует особого. Но кто оным владеет, тот противника быстро и без шума убивает. И главное нет от такого удара ни крови, ни видимой раны.

Принц вспомнил, что ему говорили про Педрилло, и быстро ретировался. Все равно пока их никто не слышал и честь принца не пострадает.