– Ох, и несет от вас.

– Дак задание у нас было такое, пить и гулять, – проговорил Кульковский.

– Русские удивительный народ, – Мира потер подбитый глаз. – Мне никогда их не понять.

– Вы все сделали как надобно? – спросил Либман.

– Да, – ответил Кульковский. – И люди твои, банкир, работают хорошо. Принца Антона скоро станут ругать по всему Петербургу.

– Но и герцога любить больше не станут, – честно признался Мира. – Бирона ругают и обвиняют во всех грехах. Русским надобен тот, кто во всем виноват будет. И они нашли такого человека – Бирона. Принц Антон совсем не того пошиба фигура, Лейба. Он слишком ничтожен. Ему ли тягаться с герцогом Бироном?

– Это ничего, – спокойно сказал Либман. – Русских, иногда, не трудно обмануть. Главное, чтобы принца Антона ненавидели больше, чем Бирона. Народ в России такой что….

Банкир махнул рукой и замолчал. Он хорошо понимал, что Бирон в России не популярен и популярности ему в ближайшее время не достичь, даже если он все свои средства раздаст нищим. И здесь можно было всего лишь найти того, кого стали бы ненавидеть больше герцога. На эту роль подходил принц Антон Брауншвейгский. Да сей молодой принц – ничтожество. Но кто кроме него? Остерман слишком хитер. Такого просто так не подставишь. Миних – фельдмаршал и военный. Его не сделаешь «козлом отпущения», как говорят эти русские. Рейнгольд Левенвольде – не слишком большая фигура. С Бироном его не сравнить.

Если бы немецкая партия при дворе была едина и сплочена! Тогда можно было бы перейти к более решительным действиям. Но Остерман и Миних враги Бирону. Только и думают, как сожрать один другого. Дураки! А еще называют себя умными и просвещенными немцами.

Принцесса Анна Леопольдовна дура набитая. Требует вызвать в Петербург своего любовника графа Линара. Большей ей ничего не надобно. Она слишком ленива дабы править государством. Ей было лень даже причесаться по утрам и одеться. Служанок с юбками, платьями и чулками она гнала прочь и требовала вина и закусок разных, которые поглощала совместно со своей подругой. Она иногда до вечера шаталась по своим покоям в халате.

Покойная императрица была права. Она предвидела все это. Либман тяжело вздохнул.

–Вам стоит продолжать делать то, что вы делали, господа, – сказал банкир Кульковскому и Мире.

–Но я бы хотел заняться …, – начал Мира.

–Нет, Пьетро, – прервал его Либман. – Пока ты станешь делать то, что я говорю. А ты, Кульковский, говорят, продал свой дом в Петербурге?

–Да, – согласился Кульковский. – Может быть, скоро придет такое время, когда мне лучше быть подалее от Петербурга. Ведь все шуты нашей кувыр коллегии разбегаются. Вчера уехали Квасник с Бужениновой. И как уехали. С шиком. В собственной карете с гербами. В паспортах у них имена князя и княгини Голицыных. В Москву поехали. Говорят Буженинова даже имение присмотрела в Подмосковье. Станут жить барами. Балакирев также уехал. Юшкова в Москву подалась. И также в собственной карете и со слугами. Богатая барыня.

–Я тебя не осуждаю, Кульковский. Может быть, и мне скоро придется вернуться в Митаву.

–Если дадут, – проговорил Кульковский.

–Я всегда сумею уехать. Я ведь не герцог и не граф. Я банкир и у меня связи по всей Европе. И при любом государе меня отпустят из России. Тронуть финансиста дело не столь простое. Его легче отпустить восвояси….

***

Год 1740, октябрь, 22 дня. Санкт-Петербург.

В доме у Елизаветы Петровны.

Цесаревна Елизавета Петровна была уже не та, что десять лет назад.