Груздев сглотнул слюну, встал и, пошатываясь, отправился в комнату. Румянцев последовал за ним — мало ли что на уме у этих нынешних субчиков! — и с брезгливостью понаблюдал, как мальчишка, сбросив халат, стал трясущимися руками напяливать джинсы и свитер. Потом, усевшись на диван и шмыгая носом с методичностью автомата, надел носки на посиневшие, как у бройлерного цыпленка, ноги.

— Побыстрей шевелись! — прикрикнул на него Румянцев, хотя торопиться, собственно, было некуда; определенного плана дальнейших действий он еще не наметил: то ли сразу тащить этого придурка к Огородникову, то ли продолжить дело самому.

Груздев задергался и промазал ногой мимо носка. Втянул голову в плечи и попытался повторить попытку, но она ему опять не удалась, потому что испуганной птицей заверещал звонок.

— Кто? — мгновенно сориентировался Румянцев.

— Я же говорил, что ко мне должен прийти один друг.

— Иди открой, но только после моей команды, — приказал Румянцев.

Груздев послушно, как был в одном носке, поплелся в прихожую, обреченно приговаривая:

— Сейчас, сейчас…

Румянцев занял выгодную позицию с тем, чтобы оказаться за дверью, когда она отворится, и шепнул Груздеву:

— Открывай!

— А ключ? — проблеял тот.

Румянцев полез в карман:

— Держи.

В этот момент пронзительная трель повторилась прямо над ухом Румянцева.

Груздев, немного повозившись с замком, осторожно потянул на себя дверь, и по мере того, как проем расширялся, лицо его искажалось маской ужаса. Еще ничего не услышав, Румянцев мигом понял, что к чему, и всей тяжестью тела уперся в дверь.

Первая пуля влепилась в стену в сантиметре от головы Груздева, а вторая пошла вкось и застряла в двери. Тут же на лестнице раздался топот ног, кто-то несся вниз, перепрыгивая через ступеньки. Румянцев оттолкнул белого от страха Груздя и тоже помчался вниз — догонять стрелявшего.

Силы довольно быстро покинули Румянцева, сказывалось длительное отсутствие тренировки, что ни говори, а в последний год он заметно пооброс жирком. Но, преодолевая одышку, он мчался дворами за маячившим в кромешной темноте белым пятном — на убегавшем была светлая куртка. Ее Румянцев успел разглядеть, когда из-за облаков на мгновение выглянула луна и осветила холодную ночь своим бледным сиянием. Как назло, не попалось ни единого фонаря: то ли местные подростки, не знающие куда себя прибить, раскокали все лампочки, то ли убегавший специально выбирал самые глухие закоулки. А тут еще погода, словно нарочно, выкинула очередную шуточку: морозный ясный вечер сменился сырой и темной метельной ночью, обещающей к утру заведомую распутицу и оттепель.

В висках у Румянцева гулко стучала кровь, он уже изнемогал, а расстояние между ним и стрелявшим в Груздя упорно не сокращалось. «Скоро начну отставать», — с досадой подумал Румянцев и не придумал ничего лучшего, чем крикнуть:

— Стой, стрелять буду!

Однако первым выстрелил тот, кого он преследовал.

«Однако, — удивился Румянцев, — каков нахал, прямо как в боевике!»

Словно в доказательство румянцевской гипотезы преступник еще раз выстрелил, но, видно, не целясь. Но больше он не стрелял, мчался во все лопатки, пока его белая куртка не исчезла из поля зрения Румянцева. Темнота впереди еще сильнее сгустилась, и Румянцев едва не ударился лбом в стену. Выходит, не так уж хорошо знал эти дворы бандит, если угодил в тупик.

Румянцев отдышался и медленно, сначала на ощупь, а потом, пообвыкнув, более уверенно двинулся вдоль стены, с радостью услышав, что где-то поблизости, видимо, на параллельной улице, раздались звуки сирены милицейского автомобиля.