Прошло уже более трех часов, когда он наконец вышел с чемоданом на открытую площадку перед зданием аэропорта. На стоянке вереницей выстроились свободные такси. Мартин Бек положил чемодан в первое из них, сел рядом с водителем и попросил отвезти его в порт Драгор.

Паром, который стоял в порту и уже, очевидно, приготовился к отплытию, назывался «Дрогден» и был невероятно уродлив. Мартин Бек оставил чемодан и портфель в гардеробе и вышел на палубу поглядеть, как паром выходит из порта и направляется в сторону шведского берега.

После жарких дней в Будапеште морской ветерок показался ему холодноватым, и вскоре он ушел в судовой ресторан. Паром был полон; большинство пассажиров составляли домохозяйки, которые приезжали в Драгор закупить продукты на целую неделю.

Менее чем через час они уже были на противоположном берегу, и в Лимхамне он сразу взял такси и поехал в Мальмё. Водитель попался болтливый и говорил на южном диалекте, который звучал так же непонятно, как и венгерский язык.

XX

Такси остановилось перед управлением полиции на Давидхалторг. Мартин Бек вышел из машины, поднялся по широкой каменной лестнице и оставил чемодан в застекленной дежурке в вестибюле. Он не был здесь уже несколько лет, и его снова поразила массивная и величественная строгость здания, помпезный вестибюль и широченные коридоры. На втором этаже он остановился перед дверью, на которой было написано «Комиссар», постучал и проскользнул внутрь. Кто‑то сказал, что Мартин Бек обладает умением войти в комнату, закрыть за собой дверь и одновременно снаружи постучать в нее. В общем‑то, в этом была доля правды.

– Мое почтение, – сказал он.

В кабинете были два человека. Один стоял, прислонившись к оконной раме, и жевал зубочистку. Он был сильный и крупный. Другой, долговязый, худощавый, с зачесанными назад волосами и живыми глазами, сидел за столом. Оба были в штатском. Мужчина за столом окинул Мартина Бека критическим хмурым взглядом и сказал:

– Пятнадцать минут назад я прочел в газете, что ты за границей и ведешь упорный бой с международной шайкой, занимающейся контрабандой наркотиков. А спустя несколько минут ты входишь собственной персоной и говоришь: «Мое почтение». Что это за манеры? Тебе от нас что‑нибудь нужно?

– Помнишь небольшую поножовщину в начале января? Некоего Матссона?

– Нет. С чего бы мне его помнить?

– Я это помню, – мрачно сказал мужчина, стоящий у окна.

– Это Монссон, – сказал комиссар. – Он занимается… послушай, что, собственно, ты сейчас делаешь?

– Ничего. Я сказал, что ухожу домой.

– Вот именно, ничего не делает и говорит, что уходит домой. Так что же помнит герр коллега Монссон?

– Я уже забыл.

– И все‑таки, не мог бы ты оказать нам такую услугу?

– Только в понедельник. Теперь у меня уже закончился рабочий день.

Послушай, ты что, обязательно должен так чавкать?

– Я отвыкаю от курения.

– Что ты помнишь об этой драке?

– Ничего.

– Совсем ничего?

– Нет. Этим занимался Баклунд.

– А что об этом думает он?

– Не знаю. Он старательно расследовал это дело несколько дней. Но он был само молчание.

– Значит, тебе везет, – сказал Мартину Беку мужчина за столом.

– Что ты имеешь в виду?

– Разговор с Баклундом – это сплошное удовольствие, – пробормотал Монссон.

– Вот именно. Это наш любимчик, он пользуется огромной популярностью. Он будет здесь через каких‑нибудь полчаса, так что извольте стоять по стойке смирно.

– Спасибо.