– Я читал в газете, что он исчез, – сказал Бенгт Йёнсон. – Что он вроде бы состоял в какой‑то шайке контрабандистов и ввозил сюда наркотики. Я не знал, что он употребляет наркотики.

– Он не употреблял их. Он продавал их.

– Тьфу! – сказал Бенгт Йёнсон. – Что вы хотите сказать? Об этих наркотиках мне ничего не известно.

– Вы могли бы нам помочь, чтобы мы составили о нем более ясное представление, – сказал Мартин Бек.

– Что вы хотите знать? – спросил блондин.

– Все, что вы знаете об Альфе Матссоне, – объяснил Колльберг.

– Мне известно немного, – сказал Йёнсон. – Я не знал о нем почти ничего, хотя был знаком с ним три года. Вплоть до этой драки я видел его всего пару раз. Я тоже журналист, и мы, как правило, встречались, когда где‑нибудь делали одинаковую работу.

– Вы могли бы сказать, что, собственно, произошло зимой? – спросил Мартин Бек.

– Давайте присядем, – сказал Йёнсон и пошел на веранду.

Мартин Бек с Колльбергом последовали за ним. На веранде стоял столик и четыре плетеных стула. Мартин Бек сел и предложил Йёнсону сигарету. Колльберг несколько секунд подозрительно смотрел на свой стул и потом осторожно сел. Стул под его весом тревожно заскрипел.

– Видите ли, то, что вы нам расскажите, интересует нас только как свидетельство о характере Альфа Матссона. Что же касается той драки, ни у нас, ни у полиции Мальмё нет вообще никаких оснований еще раз копаться в этом, – сказал Мартин Бек. – Как это произошло?

– Я чисто случайно столкнулся с Матссоном на улице. Он жил в Мальмё, в гостинице, и я пригласил его к нам на ужин. Нельзя сказать, чтобы я особенно любил его, но он был здесь один и предложил мне пойти с ним в ресторан, поэтому я подумал, что будет лучше, если он придет к нам. Он приехал на такси и, по‑моему, был трезвый. Или почти трезвый. Потом мы ужинали, я поставил на стол и кое‑что покрепче, так что мы оба достаточно выпили. После ужина мы слушали пластинки, пили шотландское писки и разговаривали. Он очень быстро опьянел и стал неприятным. У моей жены в гостях тогда была одна подруга, и Аффе ни с того ни с сего сказал ей: «Я бы переспал с тобой, конфетка!».

Бенгт Йёнсон замолчал. Мартин Бек кивнул и сказал:

– Продолжайте.

– Он действительно так сказал. Подруга моей жены смутилась, потому что не привыкла к такому обращению. А жена разозлилась и сказала Аффе, что он грубиян и мерзавец. Он обозвал мою жену шлюхой и вообще вел себя как свинья. Тут уж я пришел в ярость и сказал ему, чтобы он вел себя прилично. Ну, а женщины ушли в соседнюю комнату.

Он снова замолчал, и Колльберг спросил:

– Он всегда был таким неприятным, когда напивался?

– Не знаю. Я до этого никогда не видел его пьяным.

– А что произошло потом? – спросил Мартин Бек.

– Ну, мы сидели и пили виски. Я пил мало, и мне казалось, что я почти трезвый. Но Аффе чем дальше, тем больше пьянел. Он ерзал в кресле, икал и отрыгивал, а потом у него внезапно началась рвота. Мне удалось вытащить его в туалет, потом он немного пришел и себя и выглядел более трезвым. Когда я сказал, что нам придется убрать после него, он ответил мне: «Это что, не может сделать твоя шлюха?». Меня окончательно допекло, и я сказал ему, чтобы он немедленно убирался, что я не хочу, чтобы он оставался у меня в доме хотя бы минуту. Но он только хохотал, продолжал спокойно сидеть, как ни в чем не бывало, и икал. Я сказал, что вызову ему такси, но он заявил, что останется здесь, потому что намерен переспать с моей женой. Тут я ему врезал, но когда он поднялся, то начал говорить всякие гадости о моей жене, и тогда я врезал ему еще раз.